Один з учасників виставки “Мова праведників: творчість родин праведників народів світу”, що 13 травня відкрилась в галереї Національного банку України, – митець, член Національної спілки художників України Юрон Шевченко. Його теща Софія Ярова була Праведницею народів Світу. Коли почалася окупація Києва, їй було 16 років. На долю зовсім юної дівчини випали важків випробування: вона рила окопи під Києвом, вивозила поранених з передової і разом з батьками переховувала сусідів – єврейські родини.
Полотна Юрона Шевченка вирізняються гострим філософським, фантазійним та сюрреалістичним світосприйняттям. У переважній більшості своїх картин художник яскраво досліджує еволюцію людини та технічного прогресу.
Наверное, одним из самых известных направлений в Вашей живописи является автоарт, которому Вы сами дали название “Автоморфизм”. Как давно зародился этот проект и что побудило к его созданию?
Эта тема появилась как-то сама собой после распада СССР. Дело в том, что одним из главных символов перемен ХІХ века, для меня лично, является автомобиль. Я увлекаюсь легендарными тачками, восхищаюсь их дизайном и мощностью, и по своей наивности или по каким-то другим причинам, наделяю их определенными живыми эмоциями и стихиями, одухотворяю. Взять, к примеру, картину “Ночные грезы Шевроле”. На ней изображена ординарная машина 30-х годов шевроле, которая мечтает о том, чтоб не возить на себе опостылевших ею людей, а жить в лесу и, чтоб вместо радиатора, у нее была прекрасная фея. Это Ford V-8, на нем ездили Чарли Чаплин, Бони и Клайд. Технические характеристики машины – совершенно сумасшедшие. Вот я попробовал аллегорически передать эти метания между мощностью и страхом, ну и две ноги, выходящих из автомобиля людей. Эта картина называется “Суть Мазератти”. Это элитный суперкар на 12 цилиндров, поэтому родилась такая аллегория моря и шторма.
У Гете есть фраза о том, что “искусство – это зеркало, где каждый видит себя”. Очевидно, что каждый, кто посмотрит на Ваши картины, увидит в них что-то свое. Мне кажется, в них есть непреодалимое стремление высвободиться, воспарить над чем-то…
Отчасти это действительно так. Я 40 лет прожил в СССР и чувствую, что у меня, у моего отца и у моего деда украли жизнь. Потому что, в то время, когда многие страны шагали вперед, строили шикарные дома, собирали красивые машины, создавали чудесную одежду и развивали декоративно-прикладное искусство, в Советском союзе были репрессии: людей расстреливали и миллионами отправляли в концлагеря… А впереди – многие годы страха, ограничений и серости. Мы хронически отставали и до сих пор отстаем в развитии. Когда узнаешь, что в 30-е года в иномарках был кондиционер, или телефон… Вы только представьте, что у Форда рабочий мог за 2 месяца купить машину. В Советском союзе купить машину было очень сложно, приходилось ждать годами в очереди, если ты только не из коммунистической номенклатуры.
А что, кроме автомобилей, Вас вдохновляет еще?
Меня завораживает природа: горы, море лес… Все то, что создано Богом, какими-нибудь другими сверхсилами или эволюционными процессами, я этого точно не знаю. Но я знаю, что горы – абсолютно волшебное место на Земле. Там ты всегда – один на один с этой застывшей прелестью и мощью, хоть я и боюсь высоты. Это то место, где ты должен что-то понять и осознать. Еще я очень люблю море и также часто его пишу. Сейчас, кстати, работаю над большой картиной. Мой отец был военным, я родился в 1953 году на Желтом море, какое-то время мы жили на Желтом море, но так как мне было 3 года, я мало что помню. Также я бывал и на Азовском море, чаще на Черном, видел Балтийское и Средиземном море. Они все очень разные, прибой одного моря совершенно не похож на другое.
Когда заходишь в лес, то осознаешь гармонию этой среды обитания, гармонию, которая существует между любой песчинкой и букашкой. И там понимаешь, что ты часть того мира, которая очень рассеянно относится ко всему, что происходит с природой, к экологическим проблемам. Ведь из-за нас погибают и страдают животные, птицы. Люди ведут себя, как уроды, уничтожая леса, разбрасывая мусор. Представьте, что посреди Тихого Океана есть остров из мусора, величиной чуть ли не с Францию.
Воплощаются ли Вши размышления о глобальных проблемах в ваших картинах?
У меня есть идея одного арт-проекта, но я пока не нахожу меценатов для его реализации. Я хотел бы провести выставку в непривычном и нетипичном для этого пространстве. Представьте захламленное выставочное помещение, где стены состоят из мусора, а на них развешаны картины.
Возвращаясь к теме несвободы и ограничений художников в СССР, наверняка, трудно представить, что такая серия как “Автоморфизм”, могла бы появится в те годы. Как складывалась Ваша творческая судьба до Независимости?
С 1979 по 1985 годы я учился в Киевском государственном художественном институте по специальности художник-плакатист. Один из моих дипломных плакатов был по мотивам “Голоса Америки”, где из доллара выливаются нечистоты, перед нечистотами – микрофон, а перед микрофоном сидит здоровенная синяя муха. После сдачи диплома мой мастер повез меня с несколькими ребятам с курча в Москву в издательство “Плакат”. Взглянув на мои работы, мне сказали, что могут предложить мне контракт и заказали серию под названием “Вражеские голоса”. И как раз в этот момент Советский Союз подходит к своему логическому завершению, Горбачев договаривается с Рейганом, наступает гласность и “вражеские голоса” перестают глушить. А я со своими работами оказался не вовремя. Если бы я сделал эту серию на 5 лет раньше, она совершенно по-другому прозвучала бы.
После окончания института я получил распределение в мастерские Чернигова. Один из первых моих заказов от Госфонда был портрет Ленина. Как бы я этого человека не любил, но заказ был выполнен. Потом были еще заказы, я пробовал себя в монументальной росписи. Ну а с 1991 года наступила совсем новая жизнь.