«Сегодня вся фотография — это вопрос контекста»

В мае 2020 года украинский фотограф Виктор Марущенко передал свой архив негативов, связанных с наукой, в коллекцию Татьяны и Бориса Гринёвых. Ведь Борис Гринёв — не только страстный собиратель современного искусства, но и академик НАН Украины, доктор технических наук, профессор. На плёнках, ставших теперь частью его обширной коллекции, — портреты Бориса Патона, Николая Амосова, Владимира Фролькиса, кадры, снятые в Институте ботаники и Институте электросварки имени Е. Патона. Факт передачи архива стал поводом поговорить с Виктором Ивановичем о прошлом, настоящем и будущем фотографии.

Материал из журнала "Антиквар" #117

— Как собирался ваш «научный архив»? Когда были сделаны первые снимки?

— Этот архив — результат моей работы над двумя книгами, и началась она почти 40 лет назад. В то время я был аккредитованным в Украине фоторепортёром газеты «Советская культура», но иногда доводилось поработать и на издательства. В начале 1980‑х появился заказ на книгу «Рассказы о Патоне». Её текст написал журналист Игорь Малишевский, а мы с художником Юрой Новиковым, который и порекомендовал меня как фотографа, в течение года снимали разные места огромного Института Патона. Гонорар обещали небольшой, но для меня гораздо важнее была сама возможность снимать учёных, попасть в это сообщество. Кроме того, я мог сделать гораздо больше, чем предусматривал заказ, и потом продать эти фотографии в «Советскую культуру». К сожалению, книга вышла с малым количеством иллюстраций, а «Ботанические тетради» Константина Сытника, для которой я много снимал в Институте ботаники имени Холодного, — и вовсе
без них.

— Когда вы фотографировали Бориса Патона, не задумывались, в чём секрет его долголетия?

— В основном я фотографировал институт, а самого Патона — только раз в его кабинете. Что касается секрета долголетия, то думаю, что он в генетике. А ещё, наверное, влияет то, что он держит голову в активном состоянии, во всём знает меру и занимался спортом.

Академик Борис Патон. Нач. 1980-х гг. Grynyov Art Collection

— Заметили ли вы какую‑то общую черту в тех учёных, с которыми общались?

— Все они — дети советской науки. В СССР это был по‑на­стоя­щему привилегированный класс. Когда приезжали иностранцы или зарубежные корреспонденты, то их встречи с Амосовым, Антоновым, Глушковым или Патоном приравнивались к встречам со звёздами. Фотографировать таких людей было честью! Сейчас всё сравнялось… Независимая Украина не создала звёзд такого масштаба — не только в науке, но и в других сферах. В театре последней знаменитостью был Ступка. Остальных уже успели забыть…

— А как вы снимали Николая Амосова?

— В его домашнем кабинете, от пола до потолка забитом книгами. Он ведь был не только кардио­хирургом, но ещё и инженером-конструктором, разработавшим первый в Украине аппарат искусственного кровообращения, учёным-кибернетиком и биокибернетиком. В Институте, которым он руководил, была железная дисциплина. Я много раз в нём бывал и знаю, насколько строго соблюдались там правила асептики и антисептики, ведь Амосов постоянно повторял: «У нас смертность высокая не из‑за плохой хирургии, а из‑за послеоперационных инфекций». Однажды мне даже разрешили поприсутствовать на операции, но когда что‑то пошло не так, Николай Михайлович меня выгнал… А ещё я знаю, что в его клинике не могло быть и речи о каких‑либо денежных «благодарностях». Амосов мог уволить человека только за то, что тот принял в подарок коробку конфет…

Академик Николай Амосов. 1980-е гг. Grynyov Art Collection

— В фотоколлекции Гринёвых представлены в основном харьковские мастера. В чём, на ваш взгляд, своеобразие харьковской школы фотографии?

— Слово «школа» кажется мне не вполне точным: этот термин предполагает стилистическую общность и влияние, а их здесь нет. В данном случае я бы использовал определение «харьковская фотография», поскольку оно отражает характерное для харьковчан многообразие направлений.

В 1970–1980‑е годы, когда харьковская фотография возникла как явление, когда заявила о себе группа «Время», самой престижной работой считалась фотожурналистика. О художественных задачах фотографии никто особо не говорил, хотя существовал харьковский областной фотоклуб, объединивший именно тех, кто понимал фотографию как искусство и хотел сделать её искусством в глазах других.

Виктор Марущенко

— У вас были в те годы творческие контакты с харьковчанами?

— В 1980‑х мы встречались в Литве — там проходили семинары, собиравшие самых известных советских фотографов. На этих семинарах не раз бывал Борис Михайлов, а на одном из них я познакомился с Олегом Малёваным.

Нас, киевлян, пригласили тогда с выставкой, которая должна была рассказать о работе факультета фотожурналистики, созданного Ириной Пап и Еленой Полищук в Институте журналистского мастерства при Союзе журналистов Украины. Участвовали в ней Рита Островская, Александр Ранчуков, Валерий Решетняк, Александр Бронштейн и я.

— Можно ли говорить о влиянии литовской фотографии на харьковскую?

— В определённой степени она повлияла на всех нас. Литовцы прославились своей документальной фотографией, в первую очередь сельской. Уйдя от советского подхода, когда человека готовили к съёмке, они показывали реальную жизнь. Сегодня правдивая фотография стала трендом: некоторые коммерческие журналы могут не напечатать снимок, если видят отфотошопленное лицо… Литовскую фотографию мы знали по семинарам, по выставкам, по журналу «Советское фото». Конечно, в то время это был глоток свежего воздуха…

— А что вдохновляет теперешних молодых фотографов?

— Вдохновляет, может, и многое, но они тяжелы на подъём и не хотят учиться. Я могу судить об этом по своей школе, которой занимаюсь уже 15 лет. К примеру, в 2014 году все снимали Майдан. Несколько наших ребят пришли ко мне с идеей выпустить книгу. Я связался с человеком, который в 90‑х издал мою книгу в Швейцарии, и мы отправили ему сотни фотографий.
Через неделю он звонит и спрашивает: «А с кем война идёт?» Ведь фактически все эти ребята снимали одно и то же — как бросают «коктейль Молотова», чтобы продать такие кадры западным агентствам. «Беркутовцев» почти никто не снимал — всё было подано односторонне. Но если ты хочешь зафиксировать в фотографии историческое событие, то нужно мыслить книжными или выставочными категориями. Здесь же этого не было, и в результате издание не состоялась.

Без названия 3. 1983. Grynyov Art Collection
Чернобыль 3. 1991. Grynyov Art Collection

— Сейчас практически все пользуются цифровой техникой. Когда вы сами перестали снимать на плёнку?

— Тянул долго: первая цифровая камера появилась у меня в 2006 году. До перехода на цифру главными в фотографии были достоверность и документальность. Сейчас вера в достоверность разрушена: смотришь и понимаешь, что там всё перерисовано. Впрочем, у цифры есть свои преимущества. К примеру, в 1998 году я присутствовал на совместных учениях, которые проходили на военном полигоне в Оксфорде — в них участвовали британцы, поляки и украинцы. Когда учения закончились, мы сложили аппаратуру в сумки и пошли пить чай. Англичане тут же достали ноутбуки, сделали отбор снимков и при помощи телефонов с антеннами отправили их в редакцию. Вечером вышел материал. А я вернулся в Киев, и мои фотографии были опубликованы только через две недели.

Село Креничи. 1989. Grynyov Art Collection

— Да, для репортажной фотографии скорость очень важна…

— Дело не только в скорости и не в жанре. Мастера Дюссельдорфской школы работают только с цифровой аппаратурой, делают очень сложные постобработки, могут, как Томас Руфф, использовать снимки NASA или фотографии, полученные с телескопа в Андах…

Нужно понять простую вещь: фотограф продаёт изображение, а то, каким способом оно сделано, не имеет значения. Многие рисуют на снимках — Нобуёси Араки рисует, Борис Михайлов рисует; кто‑то выставляет снимки разорванными, и это тоже работает как художественный приём. Большинство звёзд фотографии отдают предпочтение цифре, потому что она имеет опцию постобработки. На плёнку имеет смысл снимать, если вы собираетесь выдержать всю технологическую цепочку. А брать плёнку только ради того, чтобы написать «снято на плёнку», а потом оцифровать и сделать цифровую печать, — не более, чем хипстерские штучки.

Забастовка студентов в Киеве. 1990. Grynyov Art Collection
Всемирный форум украинцев. 1991. Grynyov Art Collection

— Цифровые камеры в разы увеличили число людей, называющих себя фотографами. Но стало ли их больше на самом деле?

— Нужно отделять профессионалов от фотолюбителей, как это было в Советском Союзе. Сейчас такого нет. Человек может днём работать в офисе, а вечером делать фотосессии и довольно дорого их продавать. У нас есть несколько для московского издания. Негативы хранились на киностудии имени Довженко, где Саша тогда работал, и пропали, когда он уехал в Финляндию. Исчез весь его архив… Потом уже я ездил к Примаченко сам. Фотографировал, иногда привозил людей, которые хотели чем‑то помочь художнице или купить работу. В 1990‑е годы её картины стоили максимум 100 долларов, но, если человек Марии Авксентьевне нравился, то могла и подарить. У меня, например, семь таких работ.

— Каким она была человеком?

— Вредным. Мучила Катю, свою невестку, потом смягчалась. Не жаловалась, всё больше молчала. Иногда молчит-молчит, потом посмотрит на меня и спросит: «А чего ты не женишься?» — «Не хочу». А она: «Надо жениться». А ведь я ей не говорил, что у меня в 1990 году жена умерла, просто Примаченко прозорливой была. На вопрос: «Где вы сюжеты берёте?», отвечала: «Это сны мои. Просыпаюсь и сразу рисую».

Художник Михаил Шемякин. 1997. Grynyov Art Collection
Мао Мао + Трох. 1998. Grynyov Art Collection

— На ваших снимках столько известных людей… Многих из них уже нет…

— Я медийный человек: если куда‑то шёл — брал с собой фотоаппарат и снимал тех, кто мне нравился. Это совсем не похоже на заказное фото: ведь если специально попросят, то может и не получиться. Но когда я выпиваю со Ступкой две ночи подряд, то уже утром тихонько достаю фотоаппарат и начинаю снимать. Близкие отношения имеют значение…

Вот вы упомянули о композиторах. Была у меня интересная съёмка в 2007 году. Звонят из Германии и просят снять Валентина Сильвестрова. Они послали к нему своего фотографа, а Сильвестров его не впустил. И через дверь, приоткрытую на цепочку, сказал, что пустит только Марущенко. Я приехал… Съёмка длилась полдня, ещё полдня мы пили чай с конфетами. Немцы купили у меня тогда пять фотографий за 2 500 евро.

Пианист Святослав Рихтер. 1980. Grynyov Art Collection

— Вероятно, хороший фотограф должен быть и психо­логом?

— Что значит «хороший фотограф»? Сегодня вся фотография — это вопрос контекста. Я постоянно говорю: «Нет плохой фотографии, есть несоответствие контексту». Любую фотографию, если вы считаете её неудачной, можно отправить в семейный альбом. А иногда люди сделают красивый снимок сирени и бегут в PinchukArtCentre с просьбой её выставить. Это называется «несоответствие контексту» и возникает из‑за недостаточной образованности.

Беседовала Катерина Лебедева