В этом уютном гостеприимном доме не относятся к старинным вещам как к коллекции. Прежде всего, это семейные реликвии, напоминание о близких, большинство которых киевский архитектор Ирина Магомедовна Малакова знала только по фотографиям. Именно фотографии в семейных альбомах подвигли её на долгую кропотливую работу, позволившую шаг за шагом воссоздать ветви семейного древа, восходящего к шляхетскому роду Сулим, выяснить имена запечатлённых на снимках родственников, узнать, кем они были и как сложились их судьбы. Со временем эти сведения, соединённые с собственными детскими воспоминаниями, оформились в интереснейший волнующий рассказ о четырнадцати поколениях некогда большой дворянской семьи — тех, кто жил в далёком прошлом, и тех, на кого обрушились все испытания и беды века двадцатого.
Записи, которые изначально велись для себя, мужа (известного киевоведа Дмитрия Васильевича Малакова), детей и внуков, уже давно вышли за рамки «внутреннего пользования». Потому что каждая биография вплетена в историческую канву, а судьба самого автора схожа с судьбой тысяч других потомков русских и украинских дворян, ощутивших себя осколками исчезнувшего мира…
Работа над рукописью уже окончена, книга ждёт своего издателя. Ирина Магомедовна посвятила её памяти бабушки, Любови Петровны Кирсановой, дочери генерала Петра Чарковского — одного из создателей персидской казачьей Его Величества Шаха кавалерии, до того — секретаря Трапезундского консульства, а ещё — поэта и археолога, осуществлявшего на Кавказе раскопки по Открытому листу Императорской археологической комиссии. В конце XIX века его находки были переданы в Эриванский и Тифлисский музеи, часть персидской коллекции приобретена музеем Училища технического рисования барона Штиглица и позже влилась в эрмитажное собрание. В семье осталось лишь несколько предметов, привезённых когда‑то с Востока. Теперь их хранит Ирина Малакова — правнучка Петра Чарковского и внучка генерала Владимира Кирсанова, столоначальника Главного управления Генерального штаба в Санкт-Петербурге, российского консула в Персии, затем атташе при английской армии в Месопотамии, умершего в 1933 году в Нью-Йорке. Предисловие к её пока неопубликованной книге мы с удовольствием печатаем в нашем журнале.
Памяти моей дорогой бабушки
посвящаю
в которой я выросла и прожила 28 лет. У окна в палисадник мы с бабушкой, в прошлом красавицей. 1961. Фото Д. Малакова
Мы росли в те годы ХХ столетия, когда были ещё живы «осколки разбитого вдребезги», составлявшие круг общения моей бабушки, наших ближайших приятельниц и соседок, таких же старых интеллигенток, как она; мужчины были уничтожены или погибли в круговерти переворотов и войн. Дома на Обсерваторной в большой дорожной корзине, содержимое которой я любила разбирать и рассматривать, хранились неизвестно зачем различные неприменимые предметы: страусовое перо, длинная белая лайковая перчатка на маленькую ручку и крючок для застёгивания пуговичек на ней, кружево «валансьен», намотанное на крышку от коробки сухого киевского варенья Балабух, обрезки красивых шёлковых тканей и белой узорчатой парчи от свадебного платья, веера из кружева и полупрозрачных пластинок слоновой кости, пустые флаконы от французских духов «Лориган» Коти и «Ля роз Франс» с высохшим, но ещё пахнувшим бутоном белой розы внутри, валики для полировки ногтей, щёточка для расчёсывания усов, портсигар из слоновой кости для нюхательного табака и много ещё разных мелочей, назначение и название которых я выспрашивала у бабушки. Были в доме и старые альбомы с фотографиями молодых офицеров и дам, живших в далёкое беспечальное время. Но рассказы о прошлом были очень кратки и скупы: старшие боялись, что непролетарское происхождение может создать большие трудности для следующих поколений — примеры такие были известны. И всё же я, любившая листать эти альбомы во время детских болезней, постепенно узнавала и запоминала, кто был на тех фотографиях и в каких родственных отношениях они состояли. Позже, когда стало возможно не бояться прошлого, было уже некого о нём расспрашивать.
Из московского семейного архива дедушкиной сестры, который кроме меня оказался никому не интересен, я привезла после её похорон пачку старых писем, ещё несколько альбомов с фотографиями, часто повторяющими наши, и настольный альбом со стихами и рисунками, часть которых была подписана Павлом, Дмитрием и Екатериной Сулимами. В 1866 году этот альбом был подарен Прасковьей Викулиной на именины дочери Варваре, позже, в замужестве, ставшей Кирсановой, а ещё позже — моей прабабушкой. Эти фамилии подтолкнули меня заняться поисками семейных связей Сулим, Викулиных и Кирсановых — родных моего деда, маминого отца, в чьей семье и хранилась эта реликвия.
в альбоме Варвары Викулиной-Кирсановой
Альбомы с рисунками и стихами — мода, целиком ушедшая в прошлое. Обычно они лежали в гостиной, и все желающие могли оставить в них «на память» свои пожелания или рисунки. В наши школьные годы как отголосок моды XVIII — начала ХХ века тоже были подобные «альбомчики» (если можно так назвать блокноты послевоенного времени) с такими, например, перлами «высокой поэзии»:
***
Твои щёчки, словно розы,
Только разница одна —
Розы вянут от мороза,
Твои щёчки никогда.
записная книжка с отрывными листками и карандашиком в специальном кармашке
Это были штампы, кочевавшие из «альбома» в «альбом». В старинных альбомах таких штампов не встретишь — там было индивидуальное творчество, не всегда, впрочем, с подписью и датой. Вот несколько поэтических примеров (с сохранением некоторых особенностей правописания и пунктуации) из миниатюрного альбомчика размером 8 × 10 см:
***
По чести от тебя
Не можно глаз отвесть.
Но что влечёт к тому
Загадка непонятна.
Ты не красавица, я вижу
Но приятна,
Ты лучше-б быть могла
Но лучше так, как есть.
Н. Г.
***
Когда быть может увлечёт
Не верная судьба —
На целый месяц на целый год…
Быть может на всегда!
П.
1829 год 23 октябрь
Орёл
щёточка и гребешок для усов, маникюрные ножнички
В старых фотоальбомах места съёмки и даты тоже указаны не всегда, ещё реже написано, кто на снимке. Когда выросли наши дети и начали подрастать внуки, стало ясно, что без комментариев эти альбомы не имеют ценности. И я решила изложить хранящуюся в моей памяти информацию, чтобы связать воедино цепочки событий, проследить взаимосвязи членов семей и переплетение родовых корней, дополнив рассказ фотографиями разных лет.
В поисках мостиков в прошлое мне пришлось обратиться не к одной сотне книг, заказывать в украинских и российских архивах копии документов, писать запросы в сельсоветы, изучать географические карты, сопоставлять факты из печатных источников, Интернета, энциклопедий и справочников, гербовников и мемуарной литературы. К сожалению, в большей части обработанного материала нужной информации либо не находилось, либо она была вкраплена в текст подобно драгоценным крупинкам в золотоносную глыбу. Несколько лет ушло на то, чтобы собрать и проанализировать все доступные сведения о нескольких поколениях нашей большой семьи. Благодаря этому удалось воссоздать её родословную вплоть до 80‑х годов XVI века, когда жил Михаил Сулима — отец гетмана Ивана Сулимы и его брата Фёдора, о которых я прочитала в четвёртом томе «Малороссийского родословника» В. Л. Модзалевского, изданного в Киеве в 1914 году.
Я не ставила перед собой невыполнимую задачу — проследить разветвления всего шляхетского рода Сулим, имевшего в некоторых поколениях по восемь-девять детей, но старалась назвать достойных внимания и определить ветвь, связанную в дальнейшем с дворянскими семьями Викулиных и Кирсановых. Не претендовала я и на роль «летописца», поскольку даже в архивных документах встречала расхождения в датах, описании и оценке происходившего. Мои записи — лишь изложение того, что было найдено за годы поисков и субъективный взгляд на события, участником и свидетелем которых стала я сама.
По понятным причинам, узнанное и услышанное мною в детстве не было записано и систематизировано. Да и узнано было совсем немного: чаще всего всё сводилось к кратким ответам на вопросы: «А это кто? А это что?». Часть информации мне удалось впоследствии подкрепить документальными источниками, часть — бумагами из семейного архива, кое‑что просто воспроизвести по памяти со слов бабушки.
Самые давние родственные связи и судьбы воссоздавались с помощью изданного в 1884 году «Сулимовского архива», который включает в себя фамильные бумаги Сулим, Скоруп и Войцеховичей, «Мотыжинского архива», гербовников, «Малороссийского родословника» и других печатных источников; биографии дедушек и бабушек — по послужным спискам, устным рассказам и фотографиям, недолгая родительская жизнь — по письмам. А потом была уже моя судьба и мои воспоминания. Пробовала писать только о фактах, но помимо воли прорывалась порой оценка происходившего или происходящего, сравнение тех, при ком я росла, с теми, кто окружал меня потом…
Не только нашей семье, но и другим «бывшим» досталось выживание трудное, иногда более опасное и страшное, чем «не бывшим» — тем, кто был «никем», а стал «всем». Возможно, общий тон моих воспоминаний покажется не очень оптимистичным, однако в их правдивости, надеюсь, никто не усомнится.
Хотя я старалась придерживаться хронологии, удавалось это не всегда: упоминание об одном событии влекло за собой рассказ о других, происходивших часто в другом месте и в другое время, но связанных между собой. Иногда названное имя требовало немедленного экскурса в прошлое, а не откладывания «на потом»: перекличка через много страниц — вещь неблагодарная.
Цель этих воспоминаний — познакомить следующие поколения семьи с предками далёкими и близкими, роднёй давней и современной. Правда, старания мои несколько однобоки, поскольку касаются главным образом одной половины родословного дерева. Другая часть кроны требует специального исследования, и она уже обозначилась в книгах и статьях моего мужа, Дмитрия Васильевича Малакова. Но это уже другая история…
Ирина Малакова
