Музей «Радомысль» силён именно «хатней» иконой, иконой крестьянской, иконой, быть может, небольшого местечка. Я наблюдала за его созданием почти с самого начала, но ещё до того, как Оля решила делать музей, она показала мне свою коллекцию. Сейчас я избегаю сотрудничества с частными собирателями, но ей не могла отказать, поскольку наша семья многие годы была дружна с её бабушкой и дедушкой.
№ 9-10 сентябрь-октябрь 2016
Лада Миляева, доктор искусствоведения, профессор, действительный член Академии искусств Украины, исследователь украинской иконы
Музей «Радомысль» силён именно «хатней» иконой, иконой крестьянской, иконой, быть может, небольшого местечка. Я наблюдала за его созданием почти с самого начала, но ещё до того, как Оля решила делать музей, она показала мне свою коллекцию. Сейчас я избегаю сотрудничества с частными собирателями, но ей не могла отказать, поскольку наша семья многие годы была дружна с её бабушкой и дедушкой.
Меня сразу поразило несколько вещей. Прежде всего, чрезвычайно ответственное отношение к каждому памятнику. Несмотря на то, что это были первые этапы собирательства, у Оли работали реставраторы, причем она чётко очертила границы их деятельности — что можно и что нельзя. То есть фактически речь шла о консервации.
Второе — совершенно новый подход к коллекционированию икон, не имеющий ничего общего с привычным искусствоведческим. Икона интересовала её не как произведение искусства, а как некий психологический феномен, который проходит через всю жизнь человека. К примеру, она показала мне образ, на котором перерезали пуповину. Мне и в голову не приходило, что такие бывают. То есть в иконе она увидела предмет, который вплетается в течение жизни, сосуществует с ежедневным бытием, как и сама вера.
Потом было куплено помещение в Радомышле. Когда Оля сказала, что это папирня Елисея Плетенецкого, я представила какое‑то подобие хаты — как на гравюрах XVII века с изображением киевской типографии. А оказалось, что это колоссальное крепостное сооружение, правда, в ужасном состоянии. Я думала, что его невозможно привести в порядок. Но Оля проявила себя замечательной хозяйкой: она всё восстановила, причем фундаментально, со знанием дела и самоотверженно.
Тем временем продолжалось собирание икон. Важно, что все они приобретены честнейшим образом, и меня это очень подкупало… Я была в музее ещё до его открытия, когда иконы лежали на полу, но даже тогда это впечатляло. А когда приехала туда несколько месяцев назад, была потрясена тем, насколько грамотно Оля выстроила экспозицию — сама, будучи врачом, без всяких замдиректоров по науке, и насколько наглядно показала особую функцию иконы как предмета, который был при человеке постоянно. Там есть и свадебные парные образа, есть и деревянные складни, которые гуцулы брали с собой в горы, есть чудо-люльки и множество милых вещей, вводящих нас в мир воздействия этой иконы. Несмотря на то, что к домашним иконам привыкали, они всё равно оставались для человека оберегом, в котором он находил утешение в трудные минуты.
Икона Пресвятой Богородицы «Помощница в родах», на которой младенцам перерезали пуповину. XIX в. Дерево, левкас, темпера
Одно время Олю волновало, будут ли приезжать в её музей, ведь он расположен в 100 км от Киева. И как я обрадовалась, когда увидела очереди в ожидании экскурсовода! Последний раз мы были там с внучкой, до того ездил сын. И все потрясены увиденным. Экспозиция тактично сочетает иконы с бытовыми вещами, причём иногда эти вещи просто уникальны. Например, кувшин совершенной формы, которую можно получить только на гончарном круге. А оказалось, что он деревянный!
И, конечно же, меня поразила папирня. Как‑то давным-давно Оля сказала, что едет в Эстонию, чтобы посмотреть, как делают бумагу по старым рецептам. Я успела забыть об этом. А потом приезжаю и вижу развешанные листочки с водяными знаками и всё необходимое оборудование, причём не макет, а самое настоящее, действующее.
Параллельно с колоссальной работой по восстановлению здания, оборудованию парка и формированию музейной экспозиции Оля написала монографию о «домашней иконе». Там будет моё предисловие, в котором говорится о новом взгляде на икону и, соответственно, новом направлении в её изучении. Я не смогла удержаться и написала о том, что слышала от преждевременно скончавшегося художника Омельяна Мазурика. Он рассказывал, как его отец, когда делал икону, брал с собой еду на месяц, запирался в специальной хате-мастерской и ни с кем не общался. Так он там и умер… Конечно, были художники, которые откровенно зарабатывали и делали тираж. Но были и другие, как отец Мазурика. Они вкладывали в икону всю душу, и от них исходили эталоны, которым потом следовали другие. Если рассматривать икону в хронологии, то она имеет свою стилистическую эволюцию. Но на каком‑то этапе всегда нужен мастер, который будет выходить из толпы, будет выше её. От него и начнётся новая нить, которая найдёт своих подражателей и продолжателей. Это очень интересная тема, причём далеко не единственная, которую дают Олина коллекция и Олин музей.
Деревянный расписной сундук XIX в. в зале домашних иконостасов Центральной Украины