Материал из журнала "Антиквар" #101: "Книги и судьбы"
Сакраментальная фраза из комедии «Операция „Ы“» почему‑то вызывала в зале взрывы гомерического хохота. Ну, а если бы герой Георгия Вицина пожелал узнать локализацию местного гастронома, кинотеатра или ресторана? Что ни назови — в советское время они ночью работать не имели права, подобно храмам книг, верным прихожанином которых был, по воспоминаниям современников и по иронии судьбы, талантливый актёр, сыгравший роль Труса и бесчисленную вереницу ханыг, пьянчужек, алканавтов… В жизни, говорят, уединялся в сторонке, чтобы почитать поэзию династии Цин.
В советском киноискусстве к библиотекам отношение было ритуально-уважительное де-юре, на практике — приближённое к презрительному. «А куда ему ходить? В библиотеках не записан…» — удивляется экс-подружка бандюгана Фокса; тот, впрочем, чутко распознаёт фальшивую персональность писателя Сперанского, фразы из опусов которого обязан писать под диктовку следователя. (А ведь писатель с такой фамилией, ко времени действия написавший все свои труды и почивший с миром, значится в КЛЭ, только по ведомству истории литературы, византологии и фольклористики.) «Синий чулок» из фильма «Влюблён по собственному желанию» прописан(а) в библиотеке, и её это не больно хорошо аттестует. И там же — разведёнка Анна из киноленты Анатолия Матешко «Женщина для всех». Правда, обе проявят широту души и тепло женского сердца, но это случится лишь под занавес.
А ведь именно в библиотеке вспыхивает страсть молодых студентов (она — подрабатывает здесь, он — ищет «Осень Средневековья» Хёйзинги) романа-фильма «История любви», написанного Эриком Сигалом, поставленного Артуром Хиллером. Беллетрист, кстати, был малый не промах, в интервью сравнил себя аж с Достоевским…
Однако вряд ли стоит воспринимать статус Library-Bücherei столь узконаправленно. Все мы немножко сами себе библиотекари, если умеем читать и не чураемся соответствующих покупок. У каждого или почти у каждого найдётся полочка, этажерка, стеллажик, заполненные Иванóвым или Ивáновым, Куприным или Купером, Андруховичем или Андричем. Или же всеми вповалку, по четыре ряда на полке, да ещё книги на столе, на полу, на стуле. И так чаще всего: мудрая избирательность, изящная диета чтения — это не про нас. Сам в годы студенческие, чуть ли не на дипломном курсе, после Ремизова и Маркеса прикипел вдруг… к Гюставу Эмару, просто подвернувшемуся под руку. Потом, правда, раскаялся: дрянь писателишка оказался, годится лишь для очень унылого детства. Но с того времени — до белизны раскалённая зависть к огромным залам, уставленным шкафами красного дерева с резными филёнками по бокам, со стеклянными дверцами, запираемыми на ключ, а внутри заполненными всё больше инкунабулами и эльзевирами. Да, в кино такое встречается сплошь и рядом… Обычно — в поместьях респектабельных британских джентльменов, которые в подобные помещения заглядывают мельком, и менее всего — дабы потешить себя книжной мудростью; они мудры и сильны, ибо правильно родились. Шутка, но горькая.
Как исключение вспоминается особняк мистера Браунлоу — первого достойного человека, пригревшего сиротку Оливера Твиста из романа Чарльза Диккенса. В экранизации Дэвида Лина мальчик изумляется количеству увиденных книг, что зарождает в нём мечту — нет, не бумагомарания, но книгопродажи и, конечно, книгочтения. Правда, зритель видит лишь уголок библиотеки, а именно три стеллажа: боковой, при двери — поменьше, два перпендикулярных к ней — пошире. В каждом по шесть полок, что при самых беглых расчётах приводит нас к цифре 200–250 томов. Книги не просто тесно расставлены на полках: несколько фолиантов аккуратно задвинуты между ними, что говорит о настоящем собирателе. Нет ничего более неправдоподобного и смешного, чем книги, рассредоточенные вдоль огромных полок… Разве что громадная, на всю стену, библиотека в доме наркоторговца из «Леона» Люка Бессона. На что ему книги — или же он плотно занят изучением зловредных химикалий? Не верю — не до того ему.
Вот в «Служанке» Пак Чхан Ука прагматическое предназначение частной библиотеки старенького эротомана вопросов не вызывает. Тут вам и читальня для подрастающего эротоманского поколения Кореи, тут вам и арена будущего книжного аукциона (вниманию публики предложен роман, написанный в подражание маркизу де Саду, где даже для очередной Жюльетты место отыскалось), и… тюрьма для непокорных девиц (в отместку они изгадят ему несколько ценных экземпляров, в том числе с гравюрами Хокусая: соитие спрута и девы), и пыточный подвал (а мордуют как раз мужа одной из тех девиц). И всё на месте: благородные и увесистые шкафы-стеллажи, убегающие вдаль в красивом перспективно-голландском сокращении, пюпитр для отдельных книг, атмосфера чистоты и благоговения.
Западная цивилизация как минимум дважды пережила книжное аутодафе. Первый раз — доподлинное, по приказу фанатичного халифа Омара, посягнувшего на Александрийскую библиотеку. Второй раз — измышлённое, совершённое руками самого библиотекаря, слепого Хорхе из Бургоса, на совести которого самая ценная часть «Поэтики» Аристотеля. Все уже поняли, что речь идёт об «Имени розы» Умберто Эко. И не случайно в фильме Жан-Жака Анно роль главного гада сыграл Мюррей Абрахам, который чуть ранее, в «Амадее» Милоша Формана, изощрённо и без яда обезглавил классическую европейскую музыку… А мы вот своих кощунственников до сих пор в лицо не знаем. Кто был и каким был Виктор Погружальский, уничтоживший 24 мая 1964 года большую часть архивной украиники Государственной публичной библиотеки АН УССР, и сегодня остаётся загадкой. Чем не сюжет для триллера с перспективой экранизации? Шкляр и Кокотюха, отзовитесь.
Вернёмся к частным собраниям. И здесь ситуация симпатичнее на Западе, нежели на Востоке. Библиотека Ярослава Мудрого, существовавшая на самом деле, отнесена к разряду легенд — и легенд, почему‑то не подверженных визуализации. Но вымышленная библиотека Алонсо Кеханы была возвращаема к киножизни неоднократно. (Ваш покорный слуга имел честь написать о ней в «антикварной» статье — в № 6 за 2009 год.) В экранизации Георга Вильгельма Пабста книги беспорядочно громоздятся на столе, в стенной нише, давят друг дружку (безумие ощутимо уже здесь), а хозяин в это время восторженно читает очередной фолиант, по‑оперному отведя руку в сторону. Ещё бы, ведь его играет Фёдор Шаляпин — тот самый (потомок которого отметился в экранном «Имени розы»). Хотя, возможно, на позу героя повлияла популярная иллюстрация Гюстава Доре. Кстати, к дому идальго уже спешит его будущий оруженосец с тремя свежими фолиантами… и старым шлемом в придачу!
Словом, что на полке — то и в голове. Неряшливый хаос ощутим даже в небольшой подборке книг у юного героя романа Ивлина Во «Незабвенная», что особенно заметно в экранизации романа, сделанной Тони Ричардсоном. Начнём с того, что там всего лишь пять-шесть экземпляров, очень узконаправленных, включая словарь и антологию поэзии викторианско-эдвардианской эпохи в бумажных переплётах. Но есть и книга козырная, с твёрдым корешком и золотым обрезом — также поэтическая антология. Отсюда Деннис-простак безбожно передирает чужие стихи для писем возлюбленной. За что будет посрамлён привередливой избранницей, жаждущей эксклюзива, а не бескопирайтного цитирования.
У Эммы Бовари в доме точно была библиотека. Более того, провинциальная красавица, по‑видимому, принадлежала к тому типу книжных маньяков, которым творимая книжная легенда заменяет живую, увы, донельзя раскуроченную жизнь-жестянку. Это не обязательно скучающие женщины — в памяти всплывает, например, запойный книгочей Валериано Баличчи из новеллы Луиджи Пиранделло «Бумажный мир». Кстати, он также стал закономерной жертвой книжного пристрастия — ослеп, до того и внешне уподобившись своим любимцам: «Руки и лицо — как бумага, волосы и борода — цвета бумаги». Но и далее его предметный фетишизм остаётся предельно последовательным: раздражаясь от голоса чтицы, герой требует, дабы она читала «про себя», а он лишь присутствовал при священнодействии.
Но только в романе Флобера происходит агрессивная аберрация сознания, маниакальная страсть выплёскивается за пределы прочитанных книг. Увы, в наиболее известной экранизации Жана Ренуара у нас не будет случая узреть заветную «золотую полку» госпожи Бовари (лишь из текста романа можно сделать вывод, что она читала «неистовых романтиков», но поимённо названы почтенные Вальтер Скотт и Жорж Санд; впрочем, всё это она употребила, иначе и не скажешь, ещё в монастыре, где к её услугам была также салонная поэзия, подписанная графами и маркизами: предвестие грядущего снобизма). Лишь единожды книга появляется в её руках — во время обычнейшего домашнего обеда при участии мужа и аптекаря Омэ. Появляется на несколько секунд; героиня пробует читать за столом. Муж и гость своей неуёмной болтовнёй не дают ей вкусить этой простой радости… Захлопнув книгу, Эмма удаляется во гневе. «А что, если бы…», словно вопрошает Ренуар. Да, если бы героине позволили начитаться всласть и до блаженной одури, может, на том бы всё и закончилось, а?..
Однако даже в единственном числе книга порою несёт — по крайней мере, на экране — угрозу и смерть. Отсюда — символическое поругание со стороны оскорблённого плебея: презрительный плевок между страниц раритетного Бальзака (фильм Жана Ренуара «Будю, спасённый из воды»). Бесчисленное количество раз в ней прячут пистолет, предварительно исковыряв изнутри часть бумажного блока (или деньги — в «Капитале» Карла Маркса, но это уже новость из российской криминальной хроники: бабло прятал внучек, книгу случайно потерял, обвинил во всём дедушку, тут же его и угрохал… люди гибнут за «Капитал»!). Иногда — молоток, пробивающий тюремную стену, что уже не худо («Побег из Шоушенка» Фрэнка Дарабонта; и эта книга — Книга, то есть Библия).
Книга нередко извергает хаос и энтропию. Всё идёт, как по маслу в «студенческой новеллке» той самой «Операции „Ы“», пока Шурик читает, тащась по дороге, конспект хорошей девочки Лиды из её же рук. Но вот замешкался, растерялся и отчаянно бросается во все стороны, заглядывая в проплывающие развороты всевозможных изданий в руках идущих мимо людей — от сатирического журнала до фрагмента восьмитомника ПСС Шекспира 1957–1960‑х годов, блистательно проиллюстрированного Андреем Гончаровым. Заставку одной из трагедий мы видим мельком… и дальше, дальше — к томику поэзии Ярослава Смелякова на полуразреженной полке в одинокой девичьей комнатушке, и уже эту книгу Шурик выберет сознательно, прочтя из неё тот самый стих. Книга разводит (как в «Истории Адели Г.» Франсуа Трюффо, где героиня, будто чёрт от ладана, шарахается от первого выпуска «Отверженных», написанных её отцом, что также ссорит её с симпатизирующим ей молодым книготорговцем), книга и примиряет, соединяет.
Книга разоблачает: в «Ребёнке Розмари» Романа Поланского паракультурная монография «Всё о ведьмах» попадает в руки благополучной жены нью-йоркского актёра. И не подозревает она, какие козни плетутся вокруг неё соседями-сатанистами. Но об их предтечах она узнает из уже названной монографии, перед смертью переданной ей другом семьи… (Друг за то поплатится головой.) Камера вплотную приближается к раскрытой книге, ранее извлечённой из упаковки, да ещё и рассмотренной в упор соседкой-интриганкой. Видим — глазами героини — тёмно-синюю обложку с золотыми буквами и орнаментальной виньеткой, знак книжной лавки на форзаце, шероховатую бумагу со следами пальцев и подчёркиваниями ручкой, даже фактуру зернистой печати — в воспроизведении старых фото и гравюр. Кстати, у изголовья супругов размещена уютная, аккуратная полочка, на которой разложено не более двух десятков книг, почти все — в мягких переплётах. Но есть и более монументальное вместилище для книг — напротив, где хранится и настольная игра скрабл. Последний, между прочим, окончательно расставляет точки над «і» — книга к тому лишь подталкивает.
Впрочем, в романе Айры Левина Розмари Вудхауз отнюдь не безмозглая дурочка, девочка-припевочка, читающая лишь необходимые домохозяйкам пособия. (Монография о ведьмах здесь авторизирована и датирована, названы имена книготорговцев: «Дж. Вэгорн и сыновья».) Упивается она также «Полётом Сокола» Дафны дю Морье (ну, ладно) и… вторым томом «Истории упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона (всего томов насчитывается шесть), что лёгким чтивом никак не назовёшь — равно как и журнал «Нью-Йоркер», на страницах которого печатались в те годы рассказы Владимира Набокова. Зато соседи-сатанисты характеризуются ёмким, едким штрихом: в их клозете содержится сборник анекдотов, к тому же несмешных…
Этот штрих органично вошёл в кинематографическое полотно Поланского, что вовсе не является правилом для экранизаций: многие из них игнорируют библиотечно-книжные аллюзии, если на них не строится костяк сюжета, как, например, в «451 градусе по Фаренгейту» или «Девятых вратах», где счёт изданий, гибнущих или разыскиваемых, ведётся на сотни, даже не на десятки. Книга любит книгу, но для фильма она порой досадная помеха. Существуют целые жанры и направления в экранном творчестве, книг чурающиеся — как то вестерны и мюзиклы. Так и не покажут нам в ленте «За двома зайцями» Виктора Иванова, какую книгу читает Проня Прокоповна, ожидая мил дружка Голохвастова. Дудки, не читает — лишь делает вид, что читает.
Ибо никто не презирает порой книг больше тех, кто их и пишет, и во свет отпускает. В романе Ярослава Гашека книга фигурирует не раз и не два, но неизменно уничижительно. То пьяный в стельку фельдкурат Отто Кац засыпает с «Декамероном» в обнимку. То патологический глупец кадет Биглер носится с пропагандистской брошюрой профессора Удо Крафта «Самовоспитание для смерти за императора» (он же составляет в блокноте план будущих своих 44 трудов, среди которых «Славянский империализм и мировая война»). То австрийские вояки путаются в шифрах, построенных с помощью фраз из романа Людвига Гангофера «Грехи отцов», а всё оттого, что младшему и старшему офицерскому составу выдали на руки разные тома этого ничем не примечательного романа напрочь забытого ныне немецкого автора. Сам Швейк, если и читает что‑то, так лишь обрывок романа Ружены Есенской (10‑строчный фрагмент словно перекликается с «автоматическим письмом» сюрреалистов, творивших в те же годы), восседая там… где старички-сатанисты из «Ребёнка Розмари» предлагали гостям сборники несмешных анекдотов.
Не стоит и надеяться, что какой‑либо из названных примеров вошёл в какую‑либо из экранизаций романа Гашека. Здесь — точно не из‑за книгофобии. Просто экранное время беречь нужно, а книжка больно толстая. Желаете подробностей — марш в библиотеку.
Автор: Олег Сидор-Гибелинда
