Материал из журнала "Антиквар" #91 "Genius loci. Преображающие пространство"
С тех пор как разобрали революционную баррикаду перед ЦУМом, реконструкция знаменитого универмага в центре Киева заметно ускорилась. Согласно планам девелоперов, уже будущей весной он вновь раскроет свои торговые объятия. Фасад здания обещают сохранить в прежнем виде, а вот внутри всё кардинально изменится. От старого универмага останутся лишь воспоминания киевлян да немногочисленные публикации в советских газетах, рассказывающие о самом магазине и тех, кто привлекал внимание к продающимся там товарам. В 1960–1970-х гг. этим ответственным делом занималась команда оформителей во главе с легендарным декоратором Евгением Шереметьевым.
Нефертити в ЦУМе
Наряду с Домами культуры «Большевик» и «Пищевик» ЦУМ считается образцом общественного здания в стиле конструктивизм. Что и неудивительно, если вспомнить, что его проектированием занималась мастерская того самого Алексея Щусева, которого знают как автора Мавзолея Ленина в Москве. Впрочем, сходство с коммунистическим саркофагом у киевского ЦУМа весьма отдалённое.
Ввод объекта в эксплуатацию состоялся 1 мая 1939 года. Универмаг выдержал несколько реконструкций, в результате последней из них, в начале 1980-х, его торговая площадь увеличилась до 9 000 м2.
Киевлян, а ещё больше приезжих провинциалов поражало оформление магазина. Каждые две-три недели в декоре возникало что-то новое, регулярно обновлялись его витрины. Как правило, изменения были приурочены к определённым датам и событиям — Новому году, Международному женскому дню, Первому мая, но не только… Художники ЦУМа старались, как тогда говорили, идти в ногу со временем, и когда, например, киевское «Динамо» стало чемпионом СССР по футболу, они тут же разместили в витринах динамовскую символику.
14 декабря 1961 г. газета «Вечірній Київ» напечатала статью «Конструктори вітрин», где цитировались слова руководителя мастерской оформителей ЦУМа, старшего декоратора Евгения Шереметьева. Задачу оформителей он видел в том, чтобы «допомогти покупцям вибрати потрібну річ, розповісти про нові вироби мовою реклами, показати, як кажуть, товар лицем…» Далее шло описание одной из созданных им «динамичных витрин»: «Ось серед химерних водоростей кружляє зграйка екзотичних рибок. Повільно пливе підводний човен. Перед очима з’являються казкові скарби — зразки коралів, браслети, персні…»
Пять этажей универмага, 19 большущих витрин — работы у оформителей было невпроворот. Сотрудники художественно-декоративной мастерской, располагавшейся здесь же, в ЦУМе, стремились уйти от скучной симметрии, скопления манекенов, нагромождения полок и прилавков. Обширные пространства магазина они использовали для экспериментов: благо в распоряжении «команды Шереметьева» были разные группы товаров — можно и пофантазировать!
Витрина ювелирных изделий оказалась новаторской не только по жанру, но и с точки зрения применённых материалов: «Вперше в республіці вони застосували для оформлення експозиції світні фарби — люмінофори», — пишет автор газетной статьи, отмечая также «творчу видумку, дотепність, гумор» художников.
К одному из Дней Победы в ЦУМе появилась витрина, в которой лежали неувядающие живые гвоздики. Секрет был прост: каждое утро кто-либо из оформителей шёл на Бессарабский рынок и покупал свежие цветы — такой вот элемент перформанса в эпоху позднего Советского Союза. Конечно, это удивляло и радовало публику, не особо избалованную изысками…
ЦУМ был первым в УССР торговым центром, где в 1964 году установили эскалаторы. Везли они только вверх, а уж вниз нужно было идти пешим ходом. Дети, приезжавшие из глубинки, специально забегали покататься на движущейся диковине, радуясь бесплатному развлечению.
Тем, кто видел ЦУМ в старые времена, запомнилось необычное оформление парфюмерного отдела, выполненное Евгением Шереметьевым. На фоне пальм и пирамид царица Нефертити рекламировала, как некая топ-модель, коллекцию советской парфюмерии — одеколон «Шипр», духи «Дзинтарс» и «Алые паруса», а также модный арабский парфюм с названием «Нефертити» с ароматической композицией, включавшей цветочные, цитрусовые ноты, мускус и амбру.
Тогда киевляне не могли ездить в Египет свободно, как сейчас, и витрина становилась своего рода дипломатическим представительством далёкой пряной заграницы…Конечно, 60–80-е годы были куда мягче сталинских, но цензура и милицейский контроль над антикварным и художественным рынком существовали, как и прежде. В общем, времена «ещё те»… К счастью, работу декораторов курировало не Министерство культуры и не Главлит, а Министерство торговли УССР. Его интересовал план по продажам, который оформители витрин помогали успешно выполнять и перевыполнять, за что и получали свои премиальные.
Само вхождение рекламы в процесс социалистического товарообмена стало в ту пору довольно активным. Даже журнал «Соціалістична культура» начинает настойчиво рекламировать предприятия «Аэрофлот», «Укрхозоптторг» и др. В 1967-м на его страницах появляется гедонистическая реклама фруктово-молочных спиртосодержащих коктейлей, «сповнених пахощів осіннього саду». Потенциальных потребителей убеждали, что «коктейль високопоживний, чудово вгамовує спрагу, збуджує апетит, підвищує тонус».
Коренные киевляне наверняка помнят витрины или интерьеры магазинов, выделявшиеся своим оригинальным оформлением. Например, доктора Айболита в аптеке крещатицкого Пассажа, который прослушивал стетоскопом бегемота, а тот открывал пасть. Хороши были мельница из печенья и баранок, выставленная за стеклом хлебного магазина на Львовской площади, пивбар «Бриз» на Подоле, сделанный в виде деревянной подводной лодки, винный зал «Троянда Закарпаття» на Красноармейской, где столики размещались в огромных бочках. А как забыть витрину «Вареничной» на Крещатике с бутафорским гоголевским Пацюком? Колоритный персонаж сидел над макитрой, и кинетический варе ник залетал ему в рот, потом снова чудесным образом оказывался в макитре и вновь взлетал ко рту — и так до бесконечности. Прохожие подолгу задерживались возле подобных витрин, но именами их авторов никто особо не интересовался… Вот и остались эти шедевры оформительского искусства «произведениями неизвестных художников» …
Кстати, в том же доме, где располагалась «Вареничная», у Евгения Шереметьева была оборудована собственная небольшая мастерская. Она, как часто случалось в те времена, превратилась в своеобразный клуб по интересам, где встречались художники, искусствоведы — словом, богема.
Возможно, работа над оформлением витрин кому-то покажется обычной подёнщиной, но для артистических натур, не имевших условий для полноценной художественной деятельности, она становилась настоящей творческой отдушиной. И мастерская Шереметьева как «коллективный Пиросмани» неожиданно привносила крупицы прекрасного в серую советскую жизнь.
«Украина» как маленький Париж
В середине 1960-х, сразу после хрущёвской оттепели, власть заговорила о новой цели — построении общества «развитого социализма». Почти в каждом номере журнала «Соціалістична культура» печатались чертежи витрин, а также щитов (аналогов нынешних билбордов), предназначенных для политической агитации. Причём путь от проекта до воплощения в жизнь преодолевался с завидной быстротой. Журнал «Україна» № 14 (586) за 1968 год сообщает в рубрике «Новини столичного сервісу» об открытии очередного гастронома («Юбилейный»), сетуя при этом на бесконечные очереди: «Черги… Як вони набридли! Швидкому зро станню добробуту уже не відповідає стара система обслуговування»…
Казалось бы: при государственной монополии на производство и торговлю, при отсутствии конкуренции на рынке товаров и услуг реклама как инструмент коммерции была в СССР в общем-то не нужна. В народе даже бытовало мнение: если что-то рекламируют, значит, никто не хочет это покупать. Тем не менее, количество рекламных организаций постоянно растёт — создаются «Торгреклама» и «Телепрессреклама», открываются оформительские мастерские при крупных торговых центрах. Парадокс? Отнюдь нет, ведь власти рассматривали рекламу не как «двигатель торговли», а как средство пропаганды. На эту её функцию указывал французский философ-социолог Жан Бодрийяр, который писал, что реклама «фактически утверждает реальный строй производства и эксплуатации».
Не будем забывать, что на протяжении всего советского времени ключевым понятием потребления был дефицит. Недоставало элементарных вещей, начиная от туалетной бумаги и банки шпрот, и заканчивая шубами, драгоценностями и дорогой парфюмерией — такой действовал тогда «реальный строй производства». Тем не менее, какое-то количество всего этого в продажу попадало, но реализовывалось не свободно, а по блату, из-под прилавка. Если же более-менее качественный товар поступал в открытую продажу, то достаточно было, не мудрствуя лукаво, написать «чехословацкие сапоги» или «греческие шубы из канадского меха» — и покупательский бум гарантирован.
По свидетельству оформителей, лучшие товары, особенно импортного производства, на витрину никогда не выставлялись. Рекламировался исключительно ширпотреб — не очень качественный, как, например, обувь киевской фабрики № 6. Однако реклама словно бы освящала и утверждала идеальный порядок вещей: видите, есть в УССР и украшения, и парфюмерия, и всё, что нужно для блага человека. То есть, по Бодрийяру, «репрессивный принцип реальности срабатывал в самом сердце принципа удовольствия».
В СССР, как известно, не было не только секса, но и многих других привлекательных вещей: например, шопинг-молов. И вот в 1967 году в Киеве открывается ещё один большой универмаг — «Украина», своеобразный советский ответ французской Галерее Лафайет. Место, где можно было не только купить костюм, обувь, бижутерию, но и подкрепиться, просто погулять, поразглядывать витрины… «Украина» находилась около цирка, и в этом был её дополнительный шарм, даривший ощущение детского восторга. Под стать такому настроению были и прилавки со свободным доступом. Здесь многие витрины тоже оформляла группа декораторов во главе с Евгением Шереметьевым.
Один из учеников Евгения Фёдоровича, художник Сергей Комлев, вспоминает, что в их оформительской группе работало около 30 человек: столяр-бутафор Николай Дубина, художницы Надежда Красная, Стелла Мосонжник, Инга Глинская, Любовь Чуева, Валя Белкина, художники Борис Дзагоев, Владимир Пархоменко, Анатолий Загинайло… Алла Жмайло и Катя Липа имели художественное образование, остальные — талантливые самоучки. Например, Борис Дзагоев, осетин из цирковой династии, с помощью обыкновенного острого ножа вырезал из пенопласта причудливые фигуры, которые потом раскрашивались и превращались в детали витрин. По словам Сергея Комлева, работали «врукопашную», без использования специальных электроинструментов, и материалы применяли самые незатейливые — древесно-стружечные плиты, трафареты, масляные краски, гуашь.
У Комлева поначалу тоже не было специального образования — лишь опыт службы в армии и желание рисовать. «Евгений Фёдорович умел создать атмосферу коллективного творчества, — вспоминает Сергей. — У каждого из нас были какие-то новаторские по тем временам идеи и методы. Шереметьев давал возможность самовыразиться и благодаря этому организовал мощную команду оформителей, хотя с творческими людьми работать непросто». Случалось, что внутри коллектива возникали разногласия, размолвки и даже склоки. С другой стороны, давило начальство универмага — и материально, и морально… Вот так, между Сциллой творческих амбиций и Харибдой заработка и дефицита и проходил, так сказать, фарватер, по которому двигались оформители витрин.
В те годы у советских людей ещё не выработалась привычка к шопингу, а посещение магазинов не превратилось в развлечение. Однако прилавки действительно «набридли», и начало новым социальным потребительским практикам было положено именно в ЦУМе и «Украине». Правящий режим как бы разрешал человеку свободно выбирать вещи и услуги, легитимизировал его право выбора как таковое, позволял быть гедонистом, хотя бы мысленно. Утверждался некий «новый гуманизм» потребления, который с помощью рекламных образов противопоставлялся потребительскому цинизму. Решали эту задачу и оформители универмага «Украина». В их мастерскую, ставшую центром обмена опытом и дизайнерскими идеями, начали захаживать известные художники, режиссёры. Как вспоминает Комлев, заглянул туда как-то и Сергей Параджанов, только что вернувшийся из заключения…
Мечты из пенопласта: ВДНХ
Евгений Шереметьев считался одним из лучших декораторов Киева. Помимо всего, он сотрудничал с киностудией научно-популярных фильмов, оформил два зала в Историческом музее, экспозицию «Золотая кладовая Украины» в Музее исторических драгоценностей.
Людей этой профессии тогда можно было сосчитать по пальцам одной руки. Опять же: профессии ли, была ли такая в СССР? Де факто — разумеется. Постановление Верховного Совета УССР от 1967 года ставило вполне конкретную задачу: «Забезпечити дальший розвиток масової художньої самодіяльності, образотворчого та прикладного мистецтва», однако на деле искусство оформления витрин считалось слишком прикладным, несерьёзным. Профессиональные живописцы или графики в эту сферу не рекрутировались, и нигде тогда дизайнерскому ремеслу не учили.
Евгений Шереметьев, как и большинство его коллег по цеху, был, по сути, самородком. Набирался опыта, листая зарубежные журналы, проникавшие через «железный занавес» — в основном из стран «социалистического лагеря»: гэдээровский «Нойе вербунг», венгерский «Интерпрессграфик», чехословацкую «Рекламу». В отпуск ездил в Прибалтику — в Таллин, Ригу. Тамошние витрины радовали и учили его свободе творчества, раскрепощённости. Нравились Шереметьеву и витрины Харькова. По-видимому, сказывались общая интеллектуальная атмосфера города, его конструктивистская архитектурная среда. В 1963 году там возник художественно-промышленный институт, где стали готовить и специалистов торгово-промышленной рекламы. Плюс — существовала школа Василия Ермилова, одного из представителей украинского авангарда 1920–1930-х годов. И хотя Ермилову не давали особо развернуться в советское время, он преподавал вплоть до 1980-х годов, оказывая огромное влияние на молодых художников.
Как и многие дизайнеры витрин, Шереметьев в буквальном смысле показывал товар лицом.
Его профессиональное портфолио можно было увидеть воочию за стёклами магазина «Мужская одежда» на площади Калинина (нынешний Майдан Незалежности), ЦУМа, универмага «Украина», Дома мебели. Мастерская Евгения Фёдоровича работала и в дни подготовки московской Олимпиады-80: оформляла сувенирные киоски на Республиканском стадионе в Киеве, где тоже проходили некоторые олимпийские состязания.Вместе с другими художниками Е. Шереметьев участвовал в оформлении реконструированного украинского павильона на ВДНХ СССР. Представленный в Москве опытный образец автомобиля «ЗАЗ-966» красного цвета еженедельник «Украина» (№ 24 за 1967 г.) назвал «комфортабельным элегантным лимузином», изготовленным на запорожском заводе «Коммунар».
На аналогичной киевской ВДНХ, открывшейся в 1958 году, тоже были выстроены помпезные павильоны «Сельское хозяйство», «Электротехника», «Металлургия». Но наибольший интерес рядовых посетителей вызывал корпус «Товары народного потребления», над оформлением которого поработала команда Евгения Шереметьева.
Что можно было увидеть в этом павильоне? Велосипеды харьковского и львовского производства, переносной радиоприёмник «Меридиан» на батарейках — «не гірший за апарати славнозвісної японської фірми „Соні“» (как написано в журнале «Україна» — № 1 за 1967 г.), фотокамеры киевского завода, шариковые авторучки, которые в 1967 году начали выпускаться в Харькове, детское пианино «Деснянка» Черниговской фабрики музыкальных инструментов, мотоцикл «Днепр» Киевского мотоциклетного завода…
Фотографии этих экспонатов появлялись в тогдашней прессе под рубрикой «Зроблено на Україні — представлено на ВДНГ». Однако многого из того, что радовало глаз в павильоне, в широкой продаже как раз и не было. Поэтому посетители ходили и возмущались: «Оно-то хорошо, да где всё это купить?» Недаром «виставку передового досвіду», призванную демонстрировать триумф социализма, в народе называли сокращённо-иронично: «ВыПерДос».
Задача коммерческой рекламы — утвердить товар на рынке, но ВДНХ имела иную цель: доказать, что товары в СССР вообще наличествуют — вопреки распространённому (и подтверждаемому практикой) мнению, что у нас всего недостаёт. Ведь к 1980-му году КПСС обещала построить коммунизм, при котором каждый советский человек бесплатно получит что захочет — «по потребностям», будь то одесские конфеты «Черноморочка» или лимузин «ЗАЗ». Читали ли советские руководители Бодрийяра? Вряд ли. Но, как и он, уловили важную вещь: именно реклама (как вообще визуальные знаки) несёт в себе некие ценности общества и даже легитимизирует в сознании граждан правящий режим вообще. Неудивительно было увидеть в советской булочной портрет Героя Социалистического Труда, а в рыбном магазине — силуэт крейсера «Аврора». И всё же лучшие дизайнеры УССР старались находить неординарные новаторские решения, которые с трудом завоёвывали себе место в контролируемом государством социалистическом искусстве. Витрины магазинов и интерьеры публичных зданий становились для них своеобразной выставочной площадкой, заменявшей отсутствующие художественные галереи и центры современного искусства. Да и где ещё можно было в те годы увидеть кинетическую скульптуру, поп-арт, инсталляцию, коллаж? Пожалуй, только там — за стёклами киевских универмагов, где работали по-настоящему талантливые и увлечённые люди.
Автор: Игорь Кручик
Воспоминания Тамары Шереметьевой о главном художнике киевского ЦУМа
Мы познакомились в 1960-м в магазине мужской одежды на площади Калинина. Я работала там продавцом, потому что хорошо разбиралась в тканях, крое, посадке одежды (начинала ведь ещё девочкой как швея), а Женя устроился туда оформителем. Профильного образования ни у него, ни у меня не было, и он предложил пойти на специальные курсы. После этого я стала работать декоратором — сначала в магазине «Дарничанка» на улице Ленина, потом в «Доме тканей» на Крещатике, а Женя — в ЦУМе.
Иногда мы встречались на объектах «государственной важности». Например, на Виставці передового досвіду, или «ВыПерДосе», как мы называли её между собой. Было несколько человек, которых приглашали постоянно, потому что знали, что это слаженный коллектив, и он не подведёт. В конце 70-х мы оформляли выставку товаров народного потребления в Украинском павильоне на ВДНХ в Москве. Всё, что касалось тканей, обуви, делала я, остальное — Женя, который в 1960–1970-х считался не одним из лучших, а лучшим декоратором Киева.
Вместе с ним мы оформляли «Золотую кладовую» в Музее исторических драгоценностей в Киево-Печерской лавре. Начинали её 11 человек, а после того как был закончен первый зал, остались мы вдвоём на весь музей. В «Комсомольской правде» появилась даже статья, где отмечалась хорошая работа оформителей, но фамилий наших всё-таки не назвали.
Главным работодателем киевских оформителей было Министерство торговли УССР, которое заведовало всеми магазинами и довольно активно нас использовало. Это не значит, что мы хоть на время освобождались от основной работы — трудиться приходилось в прямом смысле и днём и ночью.
Помню, к приезду Горбачёва я, Женя и Коля Щединов из «Перлини» оформляли витрины, которые потом показывали супруге генсека. В них мы развернули целую историю, которая начиналась от Киевской Руси и заканчивалась современностью.
Очень интересной оказалась работа на студии научно-популярных фильмов. Лично я участвовала в создании фильма о тканях, где тоже всё шло по эпохам.
Мы были сильной командой декораторов, хотя и не имели соответствующего вузовского образования — его тогда попросту негде было получить. Но у нас был колоссальный практический опыт, умение воплощать свои идеи, довольствуясь подручными средствами. Позже мы сами стали преподавать на курсах, проводить семинары, показывать, как накалывать ткань на манекен, как оформлять витрины.
Мы смогли зарекомендовать себя, а потом всё пошло по накатанной: нам не приходилось сражаться за «халтуры», за своё место в ЦУМе или «Доме тканей». Это место действительно было нашим — престижным, хотя и не слишком прибыльным. Я, например, получала 120–140 рублей, плюс процент за выполнение плана. Дополнительная работа оплачивалась значительно выше: за каждую витрину в «Золотой кладовой» мы с Женей получили по 100 рублей. Это были огромные деньги! В основном же приходилось иметь дело не с шедеврами, а с ширпотребом, который «камнем» лежал на прилавках. Нам нужно было показать этот товар так, чтобы его захотели купить. Для этого я каждый день переодевала манекены, подбирала ткани-компаньоны, драпировала их. У меня до сих пор хранится подушечка для булавок, которую я надевала на руку, как часы. И это был мой единственный рабочий инструмент, ведь резать ткань я не могла.
Женя делал очень красивые витрины — у него были разные группы товаров, он мог варьировать, использовал механику. Для ЦУМа он придумал потрясающую витрину «Морское дно» с открывающейся раковиной, в которой лежала жемчужина. В «Украине» тоже были интересные решения. Раньше ведь нужно было чем-то зацепить человека, а теперь, скорее, проинформировать его. Наша работа была по-настоящему творческой, и я до сих пор вспоминаю о ней с удовольствием…
У Евгения Фёдоровича был поразительный дар — он мог объединить, организовать людей различного творческого диапазона и дать каждому из них проявить себя. Он был внутренне свободным человеком и воспитывал дух свободолюбия в тех, кто работал под его началом. Он никого не ограничивал в выражении творческих идей, в свободе действий. За что, собственно, и пострадал….Мы засиживались в мастерской до глубокой ночи, что-то обсуждали, обменивались мнениями. По тем временам это был явный «неформат». А поскольку такие вещи никогда не оставались незамеченными, наше неформальное общение решили прикрыть.
Руководству универмага «Украина» удалось подговорить коллектив мастерской, чтобы он проголосовал на собрании за увольнение Шереметьева. Как раз в начале 80-х вышел закон о трудовых коллективах, и подобное стало возможным. Только я и Стелла Мосонжник, прибежавшая на собрание с 10-месячным ребёнком, выступили против, но наши голоса ничего не решали…
Мне было совершенно непонятно, как такое могло произойти: ведь многих из тех, кто поддержал снятие Евгения Фёдоровича, он поставил на ноги, вывел в люди… Я говорил, что без Шереметьева мастерская заглохнет, что мы получим не руководителя, а надзирателя. Что, в общем-то, и произошло. Люди, сменившие Евгения Фёдоровича, не были художниками ни по образованию, ни по призванию.
Когда Шереметьев возглавлял мастерскую, он подбирал себе не просто сотрудников, но соратников. Его интересовал не столько диплом, сколько творческий дух, потенциал человека. И он находил таких людей. С ним работали Надежда Красная, Наталья Ковалевская, Люба Чуева, Юра Дзюба, Саша Середенко, Стелла Мосонжник, Боря Дзгоев, Коля Дубина — столяр-бутафор, творивший чудеса циркулярной пилой… Я пришёл в «Украину» сразу после армии — почти случайно. Специального образования у меня тогда не было, но мы побеседовали с Евгением Фёдоровичем, и он сказал: «Завтра ты выходишь». Мы быстро «прикипели» друг к другу. Шереметьев всецело доверял мне, я был вхож и в его дом, и в его мастерскую на Крещатике. У меня единственного были вторые ключи от этой мастерской, и как-то я отвёл туда по его просьбе Параджанова…
Евгений Фёдорович был аккуратистом, а я — наоборот. Мне хотелось, чтобы во всём присутствовал хотя бы лёгонький творческий беспорядок. Уборку считал необходимым делать раз в неделю, а ещё лучше раз в месяц — накидываться и всё убирать. Однажды Шереметьев заходит после такой генеральной уборки в мастерскую и говорит: «Что-то у нас чисто. Как Серёжа говорит: „Никакого артистизма! “»
Нововведением Шереметьева были «творческие дни», когда он отпускал нас на выставки, встречи с другими художниками. Говорил: «Любой человек должен впитывать в себя информацию, как губка». Эти впечатления и знания были очень важны для нашей работы, которая не ограничивалась территорией «Украины». Когда, например, на ВДНХ открывался павильон товаров народного потребления, Шереметьев собрал команду, помогавшую ему выполнять этот заказ. Работали мы вечерами и ночами, уставали, но от «халтуры» никогда не отказывались. Помню, в один из таких дней в павильон привели немецкую делегацию. Они смеялись над тем, что мы выставляем товары из синтетики, а мусор собираем в натуральные льняные мешки…
Шереметьев умел слушать и умел расположить к себе. Но, как и многие творческие люди, был достаточно одинок. Он часто оставался один, часто сидел допоздна в своём стеклянном кабинете, где стоял аквариум с огромной корягой. Бывало, он сидит там, а кому-то из наших нужно поработать над «левым» заказом. Евгений Фёдорович относился к этому совершенно спокойно, говорил: «Да не обращайте на меня внимания»…
Идея созвать совет трудового коллектива для увольнения Шереметьева принадлежала, скорее всего, замдиректора универмага по кадрам. Это был болезненный удар для Евгения Фёдоровича — ведь его предали люди, которым он верил и которых ценил. Он не был человеком системы, и система его победила.
После увольнения Шереметьева я ещё месяца два или три проработал в «Украине», ни с кем практически не общаясь, а потом не выдержал — ушёл… Потому что без Шереметьева там всё стало другим — исчезли непринуждённая атмосфера, азарт, доверие. Исчезло то, о чём он не раз мне говорил: «Если ты чем-то увлечёшься, это не будет профессией — это станет твоим образом жизни».
Гуляя по Крещатику в 70-х, невозможно было пройти мимо витрин центрального универмага. Все останавливались перед ними и замирали — там разыгрывался настоящий спектакль… Были сюжет, интрига, конфликт, работали какие-то невидимые механизмы, всё двигалось, было идеально подобрано по цвету, форме, объёму… Позже я узнала, что автор этого чуда — Евгений Фёдорович Шереметьев.
Один год работы с ним, и опыт на всю жизнь: красоту вокруг себя нужно творить собственными руками.
В 1979-м я не поступила в художественный институт и для меня «жизнь закончилась». Казалось, что художники и свобода живут только там, в институте, а за его стенами лишь серость и обязаловка. Но надо было идти работать, иначе ты тунеядец. Благодаря силам свыше и стараниям моего папы я попала в универмаг «Украина», главным художником которого был в то время Евгений Фёдорович.
Первое впечатление: невысокий бородатый человек, чудесные волосы, красивое лицо и огромные, глубокие, видящие насквозь глаза. Смесь киевского интеллигента 70-х с Ашшурбанапалом.
А потом — фейерверк идей, красок, тканей… Столярная мастерская работала безостановочно, изготавливая оборудование по шереметьевским чертежам. Чудесны были новогодние праздники, когда универмаг превращался в театр, сказку, где главные герои — манекены.
Для талантливого художника, жившего во времена глубокого застоя, реклама была территорией относительной свободы. Там можно было заниматься «формотворчеством», «идеетворчеством», «цветотворчеством», пробовать что-то новое, реализовывать себя. И главное, показывать это людям.
Шереметьев был со всеми очень внимателен, и если даже кричал иногда, то на него невозможно было обидеться, потому что в его интонации не было неуважения и высокомерия…
Помню, однажды Евгений Фёдорович заболел, и меня послали к нему домой курьером. Когда я подошла к «хрущёвке» и увидела на первом этаже витражное окно с переплётом из деревянных линеек, то сразу поняла, чья это квартира. А на пороге меня встречал ассирийский царь в цветной рубахе до пят. И вся его квартира была в пятнах цвета… Так он решил своё личное пространство, которое не мог нарушить никто и ничто, никакая советская действительность…
Шереметьев был знаком с Параджановым. Я думаю, они жили в одном мире…
Читайте продолжение истории о легендарном ЦУМе в статье “Гений киевских витрин”
