Михаил Туровский: «Я познал коварное ощущение своей значительности»

В конце сентября в галерее «ТриптихАрт» прошла выставка живописи и графики Михаила Туровского. Накануне события художник, много лет живущий в США, дал интервью главному редактору журнала «Антиквар» Анне Шерман

М.Туровский. Пейзаж. 2005. Х., м.

М.Туровский. Пейзаж. 2005. Х., м.

– Михаил, расскажите о работах, которые будут показаны на выставке.

– Половина представленных произведений – те, что остались в Киеве со времён моего отъезда на Запад. Из новых работ – рисунки и живопись маслом, выполненные два года назад. По тематике это будут преимущественно пейзажи и обнаженные фигуры. Я ещё не был в этой галерее, и не представляю, как будут соседствовать мои старые и новые работы.

– Насколько, по Вашему мнению, оправдано решение АД «Дукат» провести в Украине первый аукцион графики?

– На этот вопрос можно ответить и серьезно, и шутливо. Я предпочел бы второе: буду счастлив, если на аукционе купят мою работу, и она останется в Украине. Вообще, хочется отметить, что каждый новый аукцион – это всегда событие, где появляется что-то значительное, интересное, неожиданное или давно забытое. Смысл аукциона в сюрпризе. Не знаю, способен ли я выступать для нынешних ценителей прекрасного в качестве сюрприза…

– Наверняка многим нашим читателям будет интересно, с чем был связан ваш отъезд на Запад и когда это произошло?

– Я уехал в 1979 году. Связанные с отъездом обстоятельства изложены в фундаментальной монографии о моем творчестве, изданной в Париже. Я украинский художник, еврей по национальности. Хочу подчеркнуть, что эмигрировал я не из Украины, а из СССР — страны, в которой художнику жить было совершенно невозможно. Да и вообще, как теперь понятно, никому нельзя было жить. Я уехал в возрасте почти 50 лет без единой своей работы – всё осталось в Киеве и в украинских музеях. Уезжая, я познал коварное ощущение своей значительности, так как на все мои заявления с просьбой вывезти за рубеж или выкупить свои работы я получил изумительный отказ, мотивированный тем, что ни одна моя работа не может покинуть пределы государства в связи с тем, что является национальным достоянием. Первые несколько месяцев я носился с этим прекрасным чувством осознания себя частью национального достояния, но вскоре, столкнувшись с действительностью, понял, что надо немедленно забыть прошлое и начинать всё сначала. Было жутко тяжело, но именно благодаря этому я пережил ощущение второй молодости.

Мне повезло ещё и в том, что я оказался в США в тот момент, когда там царствовали художественные течения, в которые я не вписывался со своим классическим образованием. Я понял, что моё стопроцентное одиночество нужно использовать и наконец-то сделать то, о чем я всегда мечтал и откладывал, как каждый из нас откладывает всё самое важное на потом.

Михаил Туровский на открытии выставки в ТриптихАрте, Киев, сентябрь 2011 г.

Михаил Туровский на открытии выставки в ТриптихАрте, Киев, сентябрь 2011 г.

– Как складывалась Ваша карьера на Западе?

– Первые десять лет ушли на создание большого цикла картин, посвящённого холокосту, который был показан в художественном музее «Йад Вашем» в Иерусалиме. Вместо месяца выставка длилась полгода, её посетило множество людей. Кроме этого я занимался чистой живописью, искал и находил новый художественный язык и включал результаты в ежедневную напряжённую работу. Первые

На двенадцатом году жизни за рубежом я случайно встретил человека, который поверил в меня. Это французский художник, поэт, галерист, занимавшийся живописью. За время нашего сотрудничества состоялись три грандиозных выставки в Париже, две из них — во Дворце конгрессов. Их открывали премьер-министры. Были ещё выставки в Бордо и Лилле, где я получил золотую медаль. Моя известность росла в геометрической прогрессии, о моем творчестве писали ведущие французские критики. Нужно сказать, что теперь и Украина оценила мои усилия: меня избрали действительным членом Академии художеств Украины, присвоили звание Народного художника, что, к слову, немного непонятно на Западе. Они там думают, что все художники – сумасшедшие, соответственно – и так принадлежат народу.

Тогда же меня увлекла тема советской утопии. Мне захотелось осмыслить жизнь в той стране. Цикл называется «Конец великой утопии». Я нашёл концепцию, на мой взгляд, вечную: нас всегда будут обманывать, всегда найдется человек, который поведёт всё человечество не в ту сторону, в неправильном направлении. Мы неизбежно приговорены к тому, что нами будут управлять. Серия состоит из 12 фронтальных портретов Ленина, предстающего перед зрителем в облике знаменитых личностей, здесь Ленин в терновом венце и лавровом венке, папской тиаре и талесе. Главная картина цикла — «Похороны Ленина», где гроб провожает бесконечная вереница Ленинов, символизирующая неизменное повторение циклов истории: всякий раз появляются люди, стремящиеся отнять огромное количество заработанных до них денег, после чего мир опять погрузится в темноту и мрак.

– Помимо создания традиционных фигуративных работ, Вы экспериментируете с абстракцией…

– Французские критики называют меня лидером такого не совсем изученного явления, как фигуративный абстракционизм. Я погружаю фигуры в абстрактный фон, и они у меня становятся частично абстрактными. Бывает и наоборот: абстрактные фигуры я подаю на реальном фоне. Многим не понятно, как в одном художнике совмещается разностилье. Я это называю «полистилистикой». Я прекрасно осознаю, что выразить всё разнообразие противоречий и единств в этом мире в одной художественной форме не возможно. Для меня неприемлема позиция авторов, нашедших свой стиль и строго следующих ему. Этот показатель коммерциализации, подсознательное или сознательное желание быть узнаваемым (так как узнаваемый продукт легче покупается) не имеет ничего общего с творчеством. Поэтому, с одной стороны, я – фигуративист, с другой – человек склонный к полистилистике. Она позволяет мне не быть консервативным, надеяться, что завтра я смогу удивить себя чем-то ещё и этим продолжить своё существование, не дав себе затухнуть в возрастной дрёме (ведь мне уже – только никому не говорите – 78 лет!).

Беседовала Анна Шерман