«Мне бы отыскать самого себя в этом мире…» Памяти Евгения Ройтмана

Материал из журнала "Антиквар" #96: "Город без архитектора"

Как Вам там — чистому — и поэту?
Нести воду, гнуться, не сметь.
Ты любил, как и все, не летом,
И весной любил. Умереть . (1)

Киевского художника и поэта Евгения Ройтмана не стало весной 2016 года. Как раз тогда, когда в Музее истории Киева проходила его выставка. Те, кто хорошо знал Женю, меня поймут — об уходе необыкновенного человека, сохранившего в себе детство и возможность фантазировать, писать традиционную газетную эпитафию со скорбными «увы» и «к великому сожалению» было бы нелепо. К Жене, как и к его творчеству, можно относиться по‑разному: восторгаться или критиковать, понимать и не принимать, но нельзя сомневаться в одном — что он Художник. Всё, что им создавалось, выходило за границы явлений, имеющих понятные причины и, может быть, поэтому в его неожиданный уход — такой же необъяснимый и деликатно-незаметный — отказываешься верить. Кажется, что это розыгрыш, трюк — уединился на время, чтобы сотворить что‑то новое, и совсем скоро снова всех нас удивит. Письма, которые я всё ещё продолжаю ждать, часто так и начинались: «Ах, Лара… Вы спрашиваете куда я пропал? А я покажу Вам скоро свою новую картину и Вы замрёте и ахнете и всё поймёте…» (2)

Мы были знакомы без малого 20 лет, впервые встретившись в мастерской его друзей, художников-мо­ну­мен­та­лис­тов Ады Рыбачук и Володи Мельниченко, с тех пор общение ни разу не прерывалось. Оказавшись оба любителями «эпистол», мы не ленились писать друг другу даже тогда, когда жили в одном городе. Как любому художнику, ему необходим был зритель, слушатель и критик (только обязательно «добрый критик», мнение «недобрых» огорчало его, как ребёнка), чтобы было кому показывать новые стихи и картины, придумывать к ним названия, рассказывать о любви к Овидию Назону (лучшему, по мнению Жени, поэту в истории стихосложения), давать «домашние задания» («Лара, прочтите непременно Олжаса Сулейменова (Аз и Я) и Сашу Соколова — Школа для дураков — и Вы найдёте то что ищете»), обсуждать передачи Гениса и Вайля и статьи Максима Кантора (с отцом которого, философом и искусствоведом Карлом Моисеевичем Кантором, Евгений был знаком).

Лариса. 2013. Х., м. 120 × 140 см. Частное собрание
Лариса. 2013. Х., м. 120 × 140 см.
Частное собрание

Позже, в период моей «заокеанской» жизни, письма стали ещё более прочной связующей нитью. («Лара, напишите Ваш точный американский адрес и я Вам пришлю посылку с моей книгой. Прислать посылку не составит мне труда, а наоборот, будет приятно Вам её послать — а то Бог его знает когда Вы приедете, когда Вы найдёте меня в этом колдовском городе Киеве — где встретиться почти невозможно без телефонных звонков, где нет давным-давно почтовых голубей, которые когда‑то присылали весть в пространстве и во времени, а не в электрическом поле и магнитном напряжении».) Иногда возникали паузы — это значило, что рождалась новая живописная история, и спустя какое‑то время я получала: «Посылаю Вам по почте новые картины. Интересно как они Вам понравятся — в какой степени превосходной. Благословите их на жизнь в этом мире. Не знаю даже как их назвать. А не придумаете ли Вы к ним названия».

Мой электронный ящик хранит сотни Жениных писем — дурашливых, весёлых, минорных мини-новелл с нестройными фразами и устоявшимися ошибками, игнорированием правил пунктуации, да и вообще всех правил. Поначалу это царапало глаз (Петербург, например, почему‑то всегда писался через «и», а Гумилёв через «е»), к этому нужно было привыкнуть, пока не пришло понимание, что выдуманное им собственное «право писания» — ещё одна необычная его составляющая, нежелание следовать правилам, обязательным канонам. Философским наивом, как искусствоведы называют теперь стиль Жениных «живописаний», были наполнены и картины, и его письма.

Евгений Ройтман. Париж, декабрь 2010 г.
Евгений Ройтман. Париж, декабрь 2010 г.

В каких‑то сказочно-недостижимо-одиноких мирах виновато и счастливо ощущал он свою жизнь, пытаясь дойти до самой сути («до конца совести», как он говорил) этой странной жизни. Для меня Женя — безусловный Дон-Кихот, буквально по Сервантесу — «полный самых неожиданных мыслей, доселе никому не приходивших в голову». Он и сам не раз с удовольствием примерял на себя этот образ: «… Я устал и перестал бороться с ветряными мельницами и только иногда, когда в моём покое кто‑то хочет высказать свою точку зрения, я вновь взрываюсь, надеваю латы и скачу на тощем Росинанте по полю, чтобы сбросить своего оппонента на землю и одному продолжить этот романтический путь в никуда…» (из письма от 28 ноября 2008 года).

Встреча с самым «чудовищным великаном» случилась ещё в 1982 году при возведении печально известной Стены Памяти на Байковой горе. В течение пяти лет вместе с авторами этого грандиозного проекта Адой Рыбачук и Володей Мельниченко (всего работа длилась 13 лет) он возводил рельефы, которые могли прославить Украину на весь мир, но вместо этого удивительные композиции площадью в 2 000 квадратных метров по решению официального Киева были залиты бетоном. Затем последовала многолетняя борьба за человечность и справедливость, но, к сожалению, добро побеждает зло только в сказках. Оставалось продолжать работать, рисовать и надеяться.

Прогулка на велосипеде. 2012. Б., акварель. 90 × 100 см
Прогулка на велосипеде. 2012. Б., акварель. 90 × 100 см

Любопытно, что ни отец Евгения, известный киевский довоенный художник Михаил Ройтман, ни Ада и Володя, в мастерской которых Женя провёл не один год («набираясь культуры»), не повлияли на формирование его собственного неповторимого стиля. В 90‑е годы в киевском художественном мире его уже называли «украинским Анри Руссо», не принимая при этом в свой круг, продолжая как будто не замечать. Он это чувствовал и очень расстраивался. «Я тысячу раз всё время кому‑то показывал, надеялся — а получалось, что навязываю себя, что мерзок именно этим, нахален и не умею себя вести. Всякий раз зарекаешься больше не испытывать себя, зная, что получишь оплеуху…»

И только в последнее десятилетие что‑то стало меняться. В июне 2009 года тепло встретила Одесса. «…В Литературном музее были представлены 63 мои работы. Было солидно, было прекрасно. Я доволен. Известность ко мне не пришла — но кажется всех удивили мои картины — они такого ещё не видели». А вот про участие в «Гогольфесте» в марте 2010‑го писал с горечью: «В выставке в Мистецьком Арсенале чувствовал себя со своими 13‑тью картинами заброшенным, покинутым и стыдным за участие в этом „фестивале искусств“. Друзьям понравилось, а вот в глазах „первых лиц“, посетивших „мероприятие“ — бесконечная пустота…»

Людмила Посник и Ян Вульфин в мастерской своего друга, художника Евгения Ройтмана
Людмила Посник и Ян Вульфин в мастерской своего друга, художника Евгения Ройтмана

Но уже в ноябре того же года шлёт ликующее — «Еду в Париж!», и далее, будто в романе Воннегута («в слегка телеграфически-шизофреническом стиле, как пишут на планете Тральфамадор»): «На выставку в помещении украинского посольства от министерства Культуры с картинами фотографиями из книги Тора. Какова Вам эта новость». И спустя неделю: «И я был в Париже и теперь могу умереть. Простите за банальную фразу. Мне не то чтобы Париж понравился, а понравилось пребывать в нём. Я давно не ходил так много по улицам не только парижским, но и Киева, Львова, Житомира и Каменец-Подольска. А тут такая возможность. Я не был взволнован — я не понимал и до сих пор не понимаю происшедшее и как оно так вдруг образовалось… мои картины на тему Торы в Культурном центре украинского посольства в Париже с ещё четырьмя художниками. Представляете, Лара — Министерство культуры выставляет в Париже еврейского художника! — да мне и в самом страшном сне не могло такое присниться. И там понравились мои работы, две попросили подарить, чтобы разместить постоянно в центре культуры и в посольстве — и я подарил. Что будет далее я не знаю. Мне лично хочется рисовать — и больше ничего. И ещё писать Вам письма».

В октябре 2012 года ещё одна новость — выставка в Умани акварельных работ прошлых лет. «Показали по телевизору уманскому её открытие где читал я стихи и теперь идя по городу меня узнавали и художники и студенты и просто обыватели радовались моему искусству то есть я для города стал примечательностью! Умань какой-то странный провинциальный город (ещё провинциальный в прошедшем имперском понимании и слава Богу) — что особенно радует».

Автопортрет. 2014. Б., акварель. 90 × 100 см
Автопортрет. 2014. Б., акварель. 90 × 100 см

Апрель 2014 года: «Лара! Приглашаю Вас на мою персональную выставку „Скромные опыты живописания“ в Киеве по ул. Красноармейская, 12, в выставочном зале „Митець“ — приглашаю на открытие которое начнётся в 17 00 и на не открытие в последующие 10 дней… работы будут из серии больших — 120 × 140 см — около двадцати, те что в течение двух лет присылал Вам. И они все эти работы поместятся в одном зале, что и привлекло меня — а иначе я бы их никогда не смог бы выставить сразу, вместе. Волнуюсь так как сам не знаю получится и как они произведут впечатление не на публику а на содержание, на смысл, на цвет, на пространство и время, сиюминутное или не дай Бог вечное….Слава Богу я не страдаю от непризнания — мне бы отыскать самого себя в этом мире — узнать кто я, почему рисую и пишу стихи, почему мыслю так а не этак и соответственно тому что я узнаю о себе изображать по честному до конца увиденное мною или незамеченное или тайное или сокрытое от меня».

Март 2014‑го: «Писать картины мне не помешает никакая революция и даже всемирная война… только рисование и только углубление в поисках сущности образа — идеи предмета и цвета и пространства — найти и сделать открытие даёт желание ещё хоть немного пожить».

Красное колесо, кораблик и птица. 2014. Х., м. 61 × 71 см
Красное колесо, кораблик и птица. 2014. Х., м. 61 × 71 см

А каждая новая его работа всякий раз и являлась тем самым открытием — нового цвета, новой истории. Только слепцы могли говорить, что сюжеты одних его картин повторяют предыдущие. Странники Гипербореи, Цветочные генералы, Ангелы средневековья и Ловцы снов, Пилигримы и Музыканты — всё это живописные новеллы одной книги, которую нам ещё предстоит и читать, и изучать.

Когда‑то Женя, соболезнуя, написал о смерти близкого мне человека: «Утрата друга — что там говорить — это не объяснить, не понять и не пережить. И не свыкается, даже если пройдёт тысячелетие на этой Земле». Да, не свыкается… И не забывается.

Забыть утрату Жени не позволят все, кто умеет читать его картины и стихи:

Я читаю Ваш стих — сквозь века.
Нам — тепло.
Ваших губ отпечатан крик.
Фотография: галстук, рубашка.
Лицо.

Текст: Лариса Вульфина

Примечания
1. В качестве эпиграфа и эпилога использованы строки из стихотворения «Как Вам там — чистому — и поэту», опубликованному в сборнике: Євген Ройтман. «Я когда‑нибудь буду лисицей». Поезiї. Графiчнi поэзiї. — К., 2000.
2. Все фрагменты писем приводятся с сохранением авторской пунктуации.
Ловец снов. 2013. Х., м. 90 × 100 см. Частное собрание
Ловец снов. 2013. Х., м. 90 × 100 см. Частное собрание