Застолье. 2011. Х., м. 105 × 140 см

Тихий мир Давида Шарашидзе

Иванна Стратийчук

Матеріал з журналу “Антиквар” №89

Он родился и вырос в Грузии, окончил Тбилисский государственный университет, а свой путь в искусстве начинал как фотограф. С 1993 года живёт в Киеве, работает в области станковой живописи и керамики (часто в соавторстве со скульптором Гией Миминошвили). На его картинах — улочки старого Тбилиси, антикварные вещи, которые художник привёз с собой в Украину, и, конечно, люди — красивые, меланхоличные, будто выхваченные из потока времени. Во всём, что создаёт Давид, неизменно присутствует дух Грузии, но на вопрос: «Грузинский он художник или украинский?», прозвучавший на открытии его новой выставки в галерее «Парсуна», зал уверенно ответил: «Конечно, наш!».

Давид Шарашидзе

Когда‑нибудь кто‑нибудь наверняка напишет научный труд, где объяснит, что важнее для формирования личности художника — место его рождения или среда, в которой ему суждено творить. Однако в нашем случае совершенно ясно одно: представить себе украинский живописный небосклон без сияющих, как звёзды, багряных гранатов Давида Шарашидзе точно невозможно.

Город. (Часть триптиха.) 2012. Х., м. 100 × 70 см
Город. (Часть триптиха.) 2012. Х., м. 100 × 70 см

«Цвет — моя стихия, работа над композицией — главная тема для размышлений. Лишь когда образ созревает до мельчайших деталей, я с удовольствием переношу его на холст и наполняю цветом», — говорит художник. Глядя на его яркие картины, трудно поверить, что они выполнены на холсте, плотно загрунтованном чёрной краской. Но именно таков принцип работы Давида: сначала он наносит на чёрную основу рисунок и только потом наполняет его цветом. Зная о том, что в прошлом Шарашидзе всерьёз занимался фотографией, сложно удержаться от сравнения его метода создания живописного изображения с процессом проявки фотоплёнки, требующим абсолютной темноты.

Исключительная строгость и продуманность композиции, присущие живописным полотнам Шарашидзе, возможно, тоже связаны с эстетикой чёрно-белой фотографии и профессиональным чувством кадра. Здесь, пожалуй, стоит добавить, что в своё время он довольно много общался с литовским фотографом и художником Римантасом Дыхавичюсом, в вильнюсскую студию которого не раз приезжал. Соотношение объёмов на картинах Давида всегда идеально выверено, и даже надписи на грузинском языке и авторская подпись воспринимаются как неотъемлемые элементы общей композиции.

Утренний кофе. 2012. Х., м. 100 × 80 см
Утренний кофе. 2012. Х., м. 100 × 80 см

Шарашидзе в равной мере интересна работа над портретами и натюрмортами, городскими пейзажами и интерьерами, декоративными панно и керамическими объектами — ожившими в материале деталями его картин, которые, в свою очередь, попадают на следующие полотна уже в качестве предметов искусства. Использует он и приём «картины в картине», когда ранние произведения фигурируют в качестве элемента интерьера в последующих композициях. «Меня вдохновляет красота повседневных вещей, повторяющихся событий, — рассказывает Давид. — Я люблю создавать вокруг себя какой‑то свой мир. Это мой язык общения с окружающими и выражение моего умиротворения». Повторение определённых элементов и сюжетов служит для него неким знаком стабильности и спокойствия, которые кажутся достижимыми лишь в этих, созданных самим художником, условиях…

Для выставки в галерее «Парсуна» Давид Шарашидзе впервые отбирал работы по тематическому принципу. В экспозиции преобладают портреты, самые ранние из которых датированы 1992–1993 годами, а самые свежие завершены за несколько дней до вернисажа. «Раньше я готовил выставку ровно месяц, — вспоминает художник. — Все представленные работы были новыми, потому что тогда я буквально жил в мастерской. Сейчас, конечно, уже не так. Но я стараюсь подготовить хотя бы несколько новых картин к каждому открытию».

Открытая книга. 2012. Х., м. 100 × 80 смОткрытая книга. 2012. Х., м. 100 × 80 см
Открытая книга. 2012. Х., м. 100 × 80 смОткрытая книга. 2012. Х., м. 100 × 80 см

Изображение людей — одна из любимых тем Давида, на примере которой можно проследить, как развивался его творческий стиль. Ранние работы написаны в импрессионистической свободной манере, увлекавшей многих грузинских художников начала 1990‑х. К концу десятилетия палитра Давида становится более сдержанной, многоцветность уступает место коричневато-жёлтой гамме, фактурность — почти гладкой поверхности, размеры картин увеличиваются. С началом нового тысячелетия в его живопись триумфально возвращается цвет: сначала багряный цвет граната, по которому мгновенно узнаётся любое полотно Шарашидзе, а вслед за ним и все остальные — глубокий синий, насыщенный зелёный, золотисто-жёлтый… Картины последних лет изысканно лаконичны, в них уже не осталось, наверное, ничего лишнего — композиция и стиль выверены с математической точностью для достижения идеальной художественной гармонии.

Рассматривая в ретроспективе целую серию работ с изображениями людей, можно заметить, что Давид не просто вновь и вновь возвращается к одной теме — он создаёт собственный канон. Цветовые соче­та­ния, композиционные реше­ния, размер холста, выбран­ный для ростового, поясного или оплечного портрета, даже градус наклона головок задумчивых девушек — всё стремится к некоему идеалу — правилу, сформулированному самим Шарашидзе.

Женщина в белом. 2011. Х., м. 100 × 75 см
Женщина в белом. 2011. Х., м. 100 × 75 см

Называть эти работы портретами можно лишь условно, поскольку персонажи не имеют явного сходства с конкретными людьми. Это галерея вымышленных образов, способных раскрыть не столько внутренний мир портретируемого, сколько мировоззрение самого художника. Долгое время, однако, приходилось довольствоваться по отношению к ним термином «портрет», пока выставка в галерее «Парсуна» не подтолкнула к новому прочтению этих картин…

Своей обобщённостью и привязкой к определённой иконографической схеме они оказались куда ближе парсуне, чем собственно портрету, предполагающему, как правило, внешнее сходство и очень часто указание или намёк на время — через костюм, детали обстановки, аксессуары и пр. Исторически парсуна является одной из ранних разновидностей портрета, соединившей в себе черты сакрального и светского искусства, переходным жанром, который к XVIII в. превратился в своеобразный портрет-аллегорию. И как раз в таком значении слово «парсуна» становится идеальной метафорой для образов Шарашидзе — таких же каноничных, вневременных, статичных…

Застолье. 2011. Х., м. 105 × 140 см
Застолье. 2011. Х., м. 105 × 140 см

«Когда я изображаю старый город, речь идёт не об определённой улице в Тбилиси, а об образе города, — говорит художник. — Когда я рисую цветы, то часто даже невозможно сказать, как называется это растение, это обобщённый образ цветка. То же самое с изображениями людей. Главное — настроение, которое я хочу создать. Именно ему подчиняются композиция, колорит и символика. Я не люб­лю беспокойство — и в жизни, и на картинах. Всегда стараюсь освободить картины от всего лишнего, убрать всё, что можно убрать, чтобы создать пространство для уединения и обретения внутреннего покоя».

Иногда его картины сра­вни­вают с полотнами Модильяни, хотя такой взгляд кажется нам весьма поверхностным. Ведь удлинённые женские силуэты и лица, которые у многих ассоциируются исключительно с творчеством великого итальянского художника, на самом деле встречаются в искусстве не так уж редко. Хорошо известно, что Модильяни (как, впрочем, и Пикассо) вдохновлялся африканской деревянной скульптурой и особенно масками, в то время как Шарашидзе опирается на грузинскую народную традицию. В отличие от Модильяни, изображавшего конкретных людей, Давид создаёт условные образы, и если даже моделью послужил определённый человек, состояние покоя, самоуглублённости делает всех его персонажей схожими между собой. Они находятся в состоянии отстранённости от водоворота жизни, однако в них нет модильяниевской надломленности и экспрессии; его герои будто медитируют, пребывая в изысканно-аскетичном тихом мире, сотворённом художником для них и для себя… Пространство полотна нередко позволяет, а порой и приглашает зрителя присоединиться к этой медитации — для наслаждения тишиной и радостью молчаливого общения.

Прощание с летом. 2012. Х., м. 90 × 60 см
Прощание с летом. 2012. Х., м. 90 × 60 см

Определённая диалогичность присутствует и в работах Шарашидзе на тему грузинского застолья, давно полюбившегося всем нам по картинам Пиросмани. Тем не менее, трактовка практически идентичной темы у этих двух художников заметно разнится. Застолье Пиросмани — громкий пир, веселье и праздник, застолье Шарашидзе — повод для тихой неспешной беседы, чтения стихов, разговоров об искусстве. Именно поэтому на его столе нет ничего кроме фруктов и вина. Ведь этот пир призван утолить не физиче­ский, но интеллектуальный голод. Стол Шарашидзе стирает различия между людьми разного возраста и социального положения, побу­ждает к заинтересованному и уважительному обсуждению самых разнообразных тем и идей. Примечательно, что в работах Давида он всегда одной стороной развёрнут к зрителю, словно призывая нас присоединиться к изображённым и попрактиковаться в ведении философской дискуссии в тёплой компании за бокалом «Саперави».

Маргарита в красной комнате (Посвящение Пиросмани). 2007. Х., м. 100 × 70 см
Маргарита в красной комнате (Посвящение Пиросмани). 2007. Х., м. 100 × 70 см