Матвей Вайсберг: “Сцены из Танаха”

В сентябре в Национальном художественном музее Украины известный киевский живописец Матвей Вайсберг покажет «Сцены из Танаха». 32 полотна по мотивам иллюстраций Ганса Гольбейна к книгам «Ветхого Завета» заняли целую стену в мастерской художника. Отсюда и название проекта – «Стена». Накануне открытия выставки “Антиквар” взял интервью у художника.

Библейскими мотивами так или иначе пронизано все ваше творчество. Но к «Сценам из Танаха» вы обращаетесь уже второй раз за последние несколько лет. Следует ли понимать это как желание построить полный и целостный изобразительный ряд к книгам еврейской Библии?

Да, начинал я эту серию года четыре назад, сразу по приезде из Израиля. Сделал небольшой цикл, остановился, но с намерением продолжать дальше. За основу я взял серию иллюстраций Гольбейна к Ветхому Завету, причем к выбору сюжетов отнесся весьма свободно (что-то нравилось, что-то не нравилось).

В этом году я сделал ещё 32 сюжета и уже более-менее строго придерживался библейской повествовательной хронологии. Признаюсь, что вышло это спонтанно. Мой друг Леша Белюсенко, наблюдая как множатся у меня библейские полотна, предложил «сделать стену», т. е. заполнить стенку мастерской. Мне идея понравилась, хотя для её воплощения пришлось даже возвращаться назад, к истории Адама и Евы, ведь начал я с событий, описываемых в Книге царей.

Также на выставке будут показаны ещё несколько новых работ, имеющих отношение к Святой земле: «Западная стена», «Яффские ворота» и «Распятие», написанное по мотивам произведения одного малоизвестного ренессансного живописца, фото которого выложил на страничке Facebook американский искусствовед Марк Веббер. Потом выяснилось, что это лишь часть полиптиха. Это полотно – посвящение моему другу, художнику Вагану Ананяну; по определенным соображениям я «Распятий» не пишу и сделал это только в память о нем.

Опираясь на иллюстрации Гольбейна, вы поступаете как средневековый миниатюрист, следовавший определенной иконографической традиции.

Такой цели я себе специально не ставил, но гольбейновская канва мне, несомненно, очень помогла. Библия бесконечна, и я доверился его выбору. Ведь и сам Гольбейн ориентировался на какие-то образцы.

Насколько сложным оказался «перевод» с языка ренессансной гравюры?

Я даже не могу назвать это интерпретацией: другая техника, другой масштаб. Например, я добивался рельефа живописной поверхности, этого требовало мое внутреннее ощущение. Кроме того, в сравнении с Гольбейном, у меня был один «плюс»: я был в тех местах, и неоднократно, а он – нет. И мне хотелось передать дух той земли, её необыкновенный свет – «солнц отвесных пламя» – ведь солнце там действительно светит отвесно. Как-то, находясь в Израиле, мы с женой и сыном поехали в отдаленный монастырь, расположенный где-то посреди пустыни, и я понял, что именно в этом минималистском пейзаже и мог произойти великий мировоззренческий слом – переход к монотеизму, свойственному нашей цивилизации.

Ландшафт, располагающий к созерцанию Бога, к восприятию чудесного и уверованию в него?

В Иерусалиме поневоле превращаешься в мистика. Есть даже такой термин: «иерусалимский синдром». Это когда люди приезжают на Святую землю и начинают становиться пророками. Например, физик-теоретик берется доказывать существование Бога. Или происходят другие странные вещи. Как-то я попытался разыскать давнего знакомого, художника Лёню Балаклава. Мне пообещали где-то разузнать, у кого-то порасспросить, но ничего определенного. На следующий день иду по району Меа-Шарим и … встречаю Лёню. Я понял, что тут канцелярия близко, надо быть осторожным со своими желаниями…

Вы апеллируете к еврейскому названию Библии, и при этом используете христианскую иконографию. Не думали о том, как на это могут отреагировать ортодоксы?

В Израиле действительно многие считают высказывания по поводу Писания как бы внутренним, закрытым для чужих делом. Но я, как мне кажется, в этих темах тоже «изнутри». Да, наверное, как любой человек, задумывающийся о смысле жизни, о своем месте в мире. Много лет назад я показал серию «Семь дней творения» тогдашнему послу Израиля в Украине Анне Азари. Увидев на одном из листов рыбу, она, словно заподозрив меня в чем-то, сразу же сказала, что это христианский символ. Я вспылил, ответив, что не бывает еврейского и нееврейского искусства – есть хорошее и плохое. Потом мы подружились, Анна Азари оказалась очень неравнодушным к искусству человеком, часто приглашала на приемы писателей, художников, музыкантов, причем независимо от их этнических корней.

С другой стороны, «Сцены из Танаха» по Гольбейну выстраиваются в один ряд с другими вашими циклами по мотивам классиков – Джотто, Караваджо, Латура.

Я называю их «штудиями», словечком, взятым у Фрэнсиса Бэкона. Вообще это началось очень давно, когда мама пошла учиться на искусствоведение. В доме появились художественные альбомы и монографии и мне страшно понравилось перерисовывать оттуда понравившиеся картинки. Для меня произведения классиков не менее «изобразительны», чем жизнь вокруг. Их картины – это окно в мир, который я тоже могу и хочу нарисовать. Да, собственно, это же не я выдумал. Ван-Гог в свои последние месяцы писал прямо с гравюр, которые присылал ему Тео.

А всплеск у меня произошел семь с небольшим лет назад, после рождения сына. Глядя на его профиль, я вспомнил «Новорожденного» Латура. Только у моего лоб покрасивее. И мне страшно захотелось нарисовать эту вещь. В итоге я написал три!

Вы окончили полиграфический институт. Расскажите о своем опыте работы в книге.

Прежде всего хочу сказать, что очень благодарен Полиграфу, давшему мне знание книги и свободу. Когда я в академических постановках начинал «сезаннить», то куратор нашего курса Федор Глущук ограничивался устными замечаниями и ставил «четверку». В Худинституте за такое отчисляли. У нас была очень интеллигентная кафедра книги, где работали шестидесятники Валерий Ламах, Борис Валуенко, Флориан Юрьев и другие замечательные люди.

Пять с половиной лет я выклеивал макеты книг вручную, построчно и побуквенно, и когда в начале 1990-х увидел, как это делается на компьютере, то не выдержал и ушел. Сейчас я не занимаюсь конструированием книги, но понимаю её устройство, помню все требования и стандарты.

В 1980-х гг. работа в книге была очень выгодной (за одну обложку платили 80-100 рублей), но получить заказ было очень сложно. Моя знакомая-худред подбрасывала мне обложки для брошюр типа «Что вы знаете о ревматизме?» и медицинских справочников. Я сделал одну обложку для издательства «Молодь», вторую забраковал редактор, явно не из эстетических соображений. Подозреваю, что ему не понравилась моя физиономия. Как сейчас помню, что на фоне окна в электричке я нарисовал силуэты девушки и юноши, вверху плыли облачка в стиле «гипер». «Та вони ж злягаються!» – возмутился худред. После этого я вообще зарекся заниматься книжной графикой и нарушил этот обет только через несколько лет, когда мне предложили оформить «Этюды об Испании» Ортеги-и-Гассета. Причем я сразу же оговорил с издателями полную свободу действий. Книжку заметили, она даже попала в рейтинги авторитетного московского еженедельника «Книжное обозрение». Благодаря ей, я познакомился (к сожалению, заочно) с известным искусствоведом Борисом Зингерманом, заказавшим мне оформление монографии о театре Чехова. По этому поводу даже сочинили анекдот. Зингерман спрашивает у Давида Боровского: – Вы знаете Вайсберга? – Нет, – отвечает тот. – Вы плохой киевлянин! К сожалению, книга напечатали неважно и уже после смерти Бориса Исааковича.

Какую из своих книг вы считаете наиболее удачной?

На данный момент, это, наверное, «Бесы» для издательства «Эксмо». Достоевский не относится к числу любимых моих писателей и поначалу я даже сомневался, браться ли мне за эту работу. Но потом обложился литературой, разобрался с прототипами главных героев романа, нашел изобразительный материал того времени (например, дореволюционные фото Твери, где происходит действие). Когда редактор «Эксмо» увидела все эти книги у меня в мастерской, то была поражена: оказалось, что им часто приходится просто пересказывать художникам сюжеты произведений. В общем, «Бесы» вышли в серии подарочных изданий, на хорошей бумаге, качественно отпечатанные, причем следует отметить и работу художественного редактора, сумевшего использовать и лицевую и оборотную сторону моих монотипий.

Получились у меня и иллюстрации к роману Йозефа Рота, вышедшему два года назад в издательстве «Критика». Правда, в книге они несколько пострадали из-за уменьшения формата.

В общем, судьба, как бы в награду за мучения с «Что вы знаете о ревматизме?», иногда подбрасывает мне такие значительные тексты.

Примечание

«Танах» – аббревиатура, охватывающая три раздела иудейского Священного писания, – Тору (Пятикнижие), Невиим (Пророки) и Ктувим (Писания). В христианской традиции – это книги Ветхого завета.