Что дало киевлянам “Магдебургское право” и куда оно делось?

Материал из журнала «Антиквар» №63: “Символика старинных вольностей”

Когда в 1797 г. Киеву вернули самоуправление по магдебургскому праву, благодарные граждане решили в честь этого поставить на склонах Днепра монумент. Сегодня это одно из немногих живых напоминаний о том интереснейшем, более чем трёхсотлетнем периоде в истории города. Здание старой ратуши сгорело 200 лет назад, забыта и первоначальная символика города. Наши далёкие предки были бы, наверное, крайне удивлены, увидев на современном гербе Киева не лук-самострел, а фигуру архангела Михаила.

Во умножение справедливости

Городское самоуправление проникает на территорию современной Украины во второй половине XIII в., когда во Львове и Владимире появляются немецкие общины. Колонисты — ремесленники и купцы — приносят с собой соответствующие административные традиции: независимость от феодала или короля, автономные судебные и управленческие органы, формируемые путём выборов. Местные властители, заинтересованные в привлечении продуктивных сил, не возражают. В 1356 г. привилей «немецкого» или «магдебургского» права распространяется уже на весь Львов, хотя можно, наверное, говорить и о разрастании немецкой общины до размеров города. По данным, приведённым историком Натальей Яковенко, в первой четверти XV в. немцы составляют более 70 % населения Львова. Сам термин «магдебургское право» родился вследствие того, что в саксонском Магдебурге нормы городского самоуправления были разработаны с особым тщанием и служили образцом для средневековых юристов.

Киев получает привилегии самоуправления по «немецкому праву» в конце XV ст. Из письма великого князя литовского Александра, датированного 14 мая 1499 г. и посвящённого урегулированию конфликта между киевским воеводой и войтом, понятно, что к этому моменту город ими уже обладал. В то же время, специалист по истории старого киевского самоуправления Наталья Белоус считает, что в 1490‑х гг. в Киеве были введены отдельные элементы магдебургского права, и постепенное расширение полномочий войта длилось в течение последующих двух десятилетий.

К примеру, ремесленники, да и то не все, были переданы под юрисдикцию городского уряда только к концу 1510‑х гг.
Что же давала «магдебургия» киевлянам XVI–XVII вв.? Прежде всего они освобождались от суда воеводы и его урядников, получали монопольное право открывать шинки, владеть и пользоваться пригородными землями, проводить ярмарки, вести беспошлинную торговлю в пределах государства. Заезжие купцы могли свободно торговать только во время ярмарок, по окончании которых их обязывали реализовывать свой товар оптом местным торговцам.

Городскими делами ведал магистрат, состоявший из двух коллегий: рады, являвшейся административным органом и исполнявшей обязанности суда по гражданским искам, и лавы, занимавшейся рассмотрением уголовных дел. Урядники магистрата избирались сроком на один год. Однако кроме них в состав городского правительства входили и урядники прошлых «созывов». Как пишет Н. Белоус в монографии «Київ наприкінці XV — у першій половині XVII століття. Міська влада і самоврядування» (К., 2008), магистрат Киева в конце XVI в. состоял из 12–18 урядников; из них правящими или «рочными» были бурмистр (глава магистрата), 2–3 члена рады («радцы» или «райцы») и столько же «лавников». Остальные урядники — 5 бурмистров, 3 радцы и 2 лавника — считались «тогорочными». Они могли принимать участие в заседаниях рады, заверять документы по просьбе мещан; бурмистры прежних созывов имели совещательный голос. «Тогорочные» бурмистры и райцы нередко участвовали в последующих выборах и переизбирались. В широко известном на территории Речи Посполитой труде по магдебургскому праву Бартоломея Гроицкого (1559) утверждалось, что райцами могут избираться мужчины в возрасте от 25 лет, постоянно проживающие в городе, не богатые и не бедные, но среднего достатка, законнорожденные, не изменники и не ростовщики. В отличие от общепринятой практики пожизненных лавников, в Киеве их также переизбирали ежегодно, причём участие в этих выборах принимали только члены рады. Выборы урядников проходили во время Великого поста, по окончании всех избирательных процедур новая рада выслушивала отчёт старой, а затем вновь избранные принимали присягу. Церемония присяги происходила в церкви Успения Богородицы Пирогощи.

В упомянутой книге Гроицкого приводится примерный текст клятвы городского урядника:
«Я, …, присягаю Пану Богу всемогущему и наияснейшему пану нашему, королю польскому, и всему поспольству нашего города. Хочу быть верным и справедливость равно как богатым, так и убогим, соседям и гостям чинить и умножать, насколько умею и могу. Тайн городских словом или делом никому не раскрывать. Ссор в городе не допускать, сирот и вдов, согласно своим возможностям, защищать. И тем не поступлюсь, не взирая на приязнь, страх, подарки и прочее. Помоги мне, Пан Бог!».

Согласно нормам магдебургского права, войт фактически возглавлял судебную ветвь городской власти, то есть коллегию лавников. Однако киевские войты сумели сосредоточить в своих руках и административные полномочия. В 1570 г. город получает привилей на выборы войта с последующим утверждением (пожизненно) одного из четырёх претендентов королём. Как правило, войтами в Киеве становились люди, уже имеющие за плечами опыт работы лавниками, райцами и бурмистрами.

Факт проживания в городе не означал автоматического перехода торговца или ремесленника под юрисдикцию города и получение соответствующих льгот. Чтобы стать полноправным мещанином Киева, соискатель должен был обладать недвижимостью, уплатить налоги на несколько лет вперёд и принять присягу. Магистрат следил за тем, чтобы недвижимость, находившаяся в городской юрисдикции, не переходила в руки лиц, находившихся в замковой или церковной юрисдикции. Ведь долгое время магистрату подчинялась лишь территория Подола, и только в начале XVII в. король передал ему Кудрявец, Щекавицу и Лукьяновку. Заселять же территорию Верхнего города (в пределах старокиевских валов) киевским мещанам разрешили только в середине XVII в.

Хотя магдебургское право официально просуществовало в Киеве до 1835 г., многие его установления (собственное судопроизводство, войско численностью до трёх тысяч) уже давно выглядели анахронизмом в государстве с сильной центральной властью, каковым являлась Российская империя. Постепенное урезание средневековых городских вольностей и привилегий происходило по всей Европе. К примеру, во Львове магдебургию отменили в 1786 г.; Талейран, осуществляя реорганизацию Священной Римской империи, сократил количество «вольных городов» с пятидесяти до четырёх. Впрочем, киевские мещане вряд ли осознавали историческую логику происходящего. Они, очевидно, рассматривали магдебургское право в более широком контексте украинской автономии, как последний её элемент. «Наварили горшок каші, да не вміли виїдать, прогуляли права наші, москаль буде панувать», — так выразил царившие тогда настроения неизвестный автор стихотворения «Сум киян про втрату магдебурзького права».

Привилегия непривилегированности

Магдебургское право, о котором в Западной Европе знают, пожалуй, только историки и правоведы, в Украине до сих пор остаётся своего рода демократическим фетишем, активно используемым инструментом политической риторики. А в таких случаях нередко склонны забывать об исторической специфике явления.

Взять хотя бы случаи вмешательства государственной власти в сферу компетенции органов городского самоуправления, которые нередко и побуждают украинских политиков в очередной раз оплакивать средневековые вольности, дарованные, заметьте, монархами либо феодалами. Но в XVI–XVII вв. киевские воеводы, представлявшие интересы короны, неоднократно конфликтовали с магистратом, пытаясь ограничить его полномочия. К примеру, в 1570‑х гг. воевода Константин Острожский насильно перевёл несколько городских цехов в «присуд и послушенство замковое враду своего воеводского». В начале XVII в. воеводская администрация отняла у магистрата право на доходы от переправы через Днепр. И таких случаев было множество.

Вряд ли также уместно видеть в самоуправлении по магдебургскому праву некую форму европейской средневековой демократии, противопоставляя её наместническому и воеводскому управлению Московского царства. Вольные европейские города, по сути, были олигархиями. К примеру, на рубеже XVI–XVII вв. Киевом почти 20 лет правили члены семьи войта Яцка Балыки, а затем власть фактически перешла к представителям богатого рода Ходык. Причём готовить плацдарм для её захвата Ходыки начали ещё в 1580‑е гг. Тогда выходец из белорусских земель Василий Кобызевич-Ходыка сумел породниться с влиятельными киевскими фамилиями и стал райцей. Владимир Антонович, посвятивший карьере Ходык целое исследование, писал: «Большая часть членов верховной городской коллегии была с ним связана родством или общностью интересов: брат его Фёдор женат был на внучке войта Василия Черевчея, рядом с ним сидели: райцы — Мартын Жолнер, женатый на сестре Ходыки Федоре, Гаврило Рай и Фёдор Левонович, породнившиеся тоже с Ходыкою, хотя степеней их родства документы не указывают; остальные члены магистрата или находились в кумовстве с ним, или, подобно бурмистру Стефану Крывковичу, состояли его должниками». Для увеличения своего состояния урядник не брезговал ни подлогом документов, ни захватами чужих имений. Суд и даже киевский подвоевода (фактически заместитель воеводы по гражданским делам) были на его стороне. Не правда ли знакомые методы?

Вообще и Владимир Антонович, и его ученик Михаил Грушевский весьма критически оценивали институт самоуправления по магдебургскому праву. По мнению первого, «магдебургское право представляло юридическую почву, незнакомую, непонятную для жителей русских городов и, притом, весьма часто противоречившую их убеждениям и взглядам; право это оставалось для них чуждым кодексом, истиной формальной, — мертвой, хотя обязательной буквой, не согласной с теми понятиями о юридической правде, какие сложились в местных воззрениях и привычках». М. Грушевский указывал на то, что особый статус самоуправляющихся общин исключал их участие в работе законодательных структур — сеймиков и сеймов. Вследствие этого законы, непосредственно затрагивающие интересы городов, и даже специальные городские налоги принимались без учёта мнения представителей общины. «Таким образом, — суммировал учёный в V томе „Истории Украины-Руси“, — привилегированные в теории, города в действительности сошли на совсем непривилегированное положение в государстве, где шляхта решала о них без их воли».

Киевский геральдический парадокс

Параллельно с упрочением позиций городов в социально-политической системе средневековой Европы происходило и их утверждение в культурно-символическом пространстве: подобно монархам, аристократии и церкви, городские корпорации вырабатывают все необходимые атрибуты статусности — герб, флаг, печать. Изображение герба размещали на ратуше, въезде в город, на магистратских хоругвях и печатях. Известно также, что городскими символами помечались находящиеся в ратуше меры веса и объёма. Привилегии на магдебургское право обычно узаконивали использование уже существующих символов города. (К такому выводу, в частности, пришёл Андрей Гречило, проанализировав грамоты, выданные в конце XV в. Луцку, Дорогочину, Полоцку и Минску.) Так, очевидно, было и в Киеве.

Судя по оттискам магистратской печати на документах середины XVI и начала XVII в., первоначально на гербе Киева были изображены руки, натягивающие лук со стрелой. Появление такой символики, вероятно, связано с оборонительными функциями города. Ещё в конце XIV в. при великом князе Витовте в Киеве был выстроен хорошо укреплённый замок (в 1416 г. его не смог взять ордынский темник Едигей). В грамоте начала XVI в., подтверждающей магдебургские вольности города, говорится и о том, что киевляне должны содержать «польную стражу», то есть пограничные войска, преследовать татарские отряды, уходившие с награбленным добром, а также нести службу в замке.

На документе, датированном 1630 г., виден оттиск печати с гербом уже другого типа. Вместо лука на щите изображён арбалет (куша), поставленный вертикально и удерживаемый одной рукой. Этот символ будет использован на всех киевских печатях вплоть до конца XVIII в. Однако если на матрицах XVI — первой половины XVII в. надписи были выгравированы латынью, то после присоединения Украины к России — уже кириллицей.

Известны также оттиски печати, на которой лук (или куша) поставлен в балку (горизонтально). Любопытно, что такой вариант герба изображён и на медали Себастиана Дадлера, посвящённой взятию Киева войсками Януша Радзивилла в 1651 г.
До последнего времени историки располагали только оттисками печатей старого киевского магистрата. Но в 2010 г. сотрудникам Музея Шереметьевых в одной из частных коллекций удалось, наконец, обнаружить и матрицу печати с изображением куши и надписью на староукраинском «ПЕЧАТ • МЕСКА¤ • МАІСТРАТ •U • ЕГО Ц • В • КІЕВСКІ¤ WТЧІН». (Подробнее об этом см. в статье Н. Белоус, «Антиквар», № 11, 2010 г.). Значение этой находки трудно переоценить.

Административные реформы Екатерины II приводят не только к ликвидации украинской автономии, но и к фактическому упразднению самоуправления по магдебургскому праву. (Хотя в «Жалованной грамоте городам 1785 г.» были сохранены многие институты и процедуры старого городского права.) Репрессиям подвергается и старая символика многих городов. К примеру, св. Владислава на гербе Чернигова заменили одноглавым орлом (символом Черниговского полка, а потом — наместничества и губернии). Возможно, российские чиновники полагали, что герб, пожалованный городу ещё во времена Речи Посполитой, будет вызывать нежелательные ассоциации.

Тогда же место куши на гербе Киева занял архистратиг Михаил, прежде считавшийся символом Киевского воеводства, а затем и полка. Причём для нового герба города и наместничества российские герольмейстеры опять‑таки предложили не традиционное изображение времён Польско-Литовского государства, а версию из «Царского титулярника» 1672 г. Симптоматично само совмещение символики региона и его административного центра — получается, что идентичность города как бы нивелируется, сливается с идентичностью окружающих его земель. Интересно, что киевляне поначалу не приняли новую, спущенную сверху символику. В 1787 г. «градское общество» изготовило печать с традиционным изображением самострела, хотя в «Жалованной грамоте городам» чётко было указано, что на такой печати должен быть высочайше утверждённый «городовой герб».

Архангел Михаил продержался на гербе Киева до установления советской власти, то есть чуть больше 100 лет. Согласитесь, этот срок намного уступает почти 300‑летнему бытованию прежнего символа города — лука-куши! Однако, когда в 1990‑х гг. в Киеве задумали восстановить историческую символику города, то обратились именно к изображению Архангела Михаила. Что повлияло на это решение: историческая близорукость, ностальгия по империи, желание заручиться поддержкой церкви и как бы «освятить» свою власть, личные пристрастия городского головы? Бог весть. Однако с уверенностью можно сказать, что новый старый герб не принёс мира и покоя жителям города. Киев как столица Украины получил особый закон о самоуправлении, сделавший его, по сути, заложником политических амбиций центральной власти, независимо от её окраски.

Выбирая между двумя традициями: опыт украинских городов

Прерывание геральдической традиции волевым решением монаршей или государственной власти характерно для многих украинских и белорусских городов, некогда обладавших привилегиями магдебургского права. Следовательно, не только киевские чиновники сталкиваются с трудной проблемой выбора при восстановлении исторической символики. Возьмём, к примеру, белорусский Полоцк, получивший вольности самоуправления одновременно с Киевом. До конца XVIII в. на гербе города, бывшего важным торговым центром, изображали трёхмачтовый корабль. Российские герольдмейстеры избрали новым символом «погоню», использовавшуюся на печати полоцкого князя Глеба ещё в XIV в. Тем самым они как бы подчеркнули подчинённость общины верховной власти. В советское время на гербе города сумели расположить и всадника, и шестерёнку с ретортой, и силуэт завода. Однако в 1994 г. городской совет вернул Полоцку символ времён магдебургского права.

Интересны подходы к собственным геральдическим традициям таких городов, как Нежин и Каменец-Подольский, тем более что до конца XVIII в. они имели на своих гербах св. Георгия (Юрия) Змееборца. Поскольку св. Георгий изображался на государственном гербе Российской империи, то его дублирование на провинциальных городских гербах рассматривалось как нежелательное. Вследствие этого Каменец-Подольский и Нежин получили новую символику (солнце и крест над ним в первом случае, жезл Меркурия и рукопожатие — во втором). В первой половине 1990‑х гг. оба города утвердили новые гербы, опирающиеся на исторические традиции. Но если Нежин вернул себе изображение Юрия Змееборца, то Каменец-Подольский не копал так глубоко, удовлетворившись более поздним символом — солнцем.

В тех украинских городах, которые после раздела Польши вошли в состав Австрийского королевства, ситуация сложилась более благоприятно. Новые хозяева, уважая традицию городского самоуправления, оставили давние символы и Львову, и Станиславову (Ивано-Франковску). Поэтому, когда в 1990‑х гг. зашла речь об утверждении новых гербов, городским властям не пришлось выбирать между, условно говоря, магдебургской и имперской символикой. Львовяне просто убрали с герба серп и молот (это было единственное существенное дополнение «Советов» к аутентичной символике). Ивано-франковцы же заменили знак рода Потоцких, размещённый на старинном гербе города в проёме городских ворот, на архистратига Михаила, стоящего в тех же воротах (в советское время на гербе Ивано-Франковска был изображён ключ с зубцами в виде шестерёнки и перфокарты).

Уважая традицию: опыт немецких городских общин

Властям и гражданам западноевропейских городов подобные проблемы вряд ли знакомы. Современный герб Магдебурга (дева с венком на городских стенах) практически не отличается от тех, которые мы видим на печатях XIII в. Символика Кёльна последний раз принципиально менялась семь столетий назад. В начале XIV в., вместо изображения покровителя города св. Петра, на печатях стали вырезать три короны, напоминающие о мощах трёх святых королей-волхвов, перенесённых сюда Фридрихом Барбароссой в XII в. В конце XV в. на щите под тремя коронами появились изображения 11 горностаевых хвостиков, символизирующих 11 тысяч девственниц св. Урсулы (по легенде, они приняли смерть за веру в окрестностях Кёльна). При этом следует помнить, что Кёльн пережил и 20‑летнюю французскую оккупацию, и прусское владычество, и Третий рейх (на муниципальных выборах 1933 г. его жители проголосовали против нацистов, антигитлеровски настроенный бургомистр Конрад Аденауэр вынужден был эмигрировать).

Выбирать среди нескольких разнородных геральдических традиций, пожалуй, приходилось только региональным властям стран Западной Европы. Яркий тому пример — символика Тюрингии, земли, входящей в состав федеративной Германии. Как административно-территориальная единица, Тюрингия была создана в 1920 г., в результате объединения семи княжеств, ранее самостоятельно входивших в состав Германской империи. В память об этом на её гербе первоначально были изображены семь шестиконечных серебряных звёзд, олицетворяющих упразднённые государства. Чиновники Третьего рейха этот герб отменили, посчитав, что звезда Давида не может быть символом немецкой земли, а новым главным символом региона сделали красно-белого полосатого льва, стоящего на задних лапах и держащего в лапе свастику. Им нельзя было отказать в определённой исторической логике: такой лев (но, конечно, без свастики) украшал герб ландграфов Тюрингийских ещё в XII в. Лев, правда не полосатый, а золотой, оставался символом Тюрингии и с 1945 по 1952 г., когда власти ГДР отказались от прежнего административного деления страны. После объединения Германии в 1990 г. региону вернули статус федеральной земли, а на её гербе вновь появился полосатый тюрингийский лев. Как видим, в данном случае именно самая древняя символика позволила достичь консенсуса в решении сложной геральдической задачи.