К. Гнилицкая. Гончара, 60 (Усадьба Лапинского). Из серии «Стратиграфия». 2016. Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см

Уходящий Киев в акварелях Ксении Гнилицкой

В археологии стратиграфией называют взаимное расположение культурных слоёв относительно друг друга и перекрывающих их природных пород. Теперь этот термин известен ещё и как название социально-художественного проекта, направленного на спасение архитектурного наследия Киева, и выставки, проходившей этой весной в Vozdvizhenka Arts House.

О том, как задумывался и развивался этот проект, мы спросили у его авторов — художницы Ксении Гнилицкой и кинокритика, журналиста, общественного активиста Аксиньи Куриной.

— Расскажите о сути и структуре «Стратиграфии». Что было сначала: идея проекта или работы Ксении?

К. Гнилицкая. Почтовая площадь, 3 (Киевский речной вокзал). Из серии «Стратиграфия». 2016. Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см
К. Гнилицкая. Почтовая площадь, 3
(Киевский речной вокзал).
Из серии «Стратиграфия». 2016.
Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см

А. К.: Вначале были работы. Ксения сама расскажет, когда и почему стала рисовать разрушающиеся дома. Я увидела её акварели летом прошлого года. К тому времени уже существовал сайт «Доступ до правди». Его редактор Леся Ганжа инициировала спецпроект-расследование о зданиях, которые находятся в реестрах памятников, но, тем не менее, рассыпаются у нас на глазах. Нам хотелось подключить к обсуждению этой темы как можно больше активистов, пишущих людей, которые, кстати, приобрели бы очень важный для себя и для общества опыт гражданской журналистики. И в какой‑то момент всё сложилось: сделанная Ксенией арт-документация стала частью проекта, включавшего в себя целый ряд публичных событий. На данном этапе это больше напоминает «разведку боем», но без неё не обойтись. Ну, а цель всего этого — привлечь журналистов, активистов, чиновников, политиков, которые хотят и могут остановить разрушение архитектурного наследия Киева.

— И они действительно привлекаются?

А. К.: Да, но мы попали в поле, где очень много инициатив, и все они рассредоточены. Есть немало грамотных и неравнодушных к судьбе города людей, есть специалисты по урбанистике с хорошим образованием, есть те, кто добивается прозрачности выборов главного архитектора и те, кто борется с незаконными застройками. Есть люди, у которых история успеха — это отстаивание тех или иных памятников. Вот вам два примера — Гостиный двор и дом Мурашко. Но что мы имеем в результате? Здания забрали у неправильных собственников, а денег на ремонт у государства нет, и они продолжают разрушаться…

Мне очень грустно от того, что произошло с Киевом за последние 15 лет: город обезображен стихийными застройками, многое утрачено. Но, я думаю, мы в силах, по крайней мере, сохранить то, что осталось. И даже если у нас не получится скоординировать усилия разных людей, но каждый будет продолжать делать то, что считает важным и нужным, это уже принесёт какой‑то результат.

Аксинья Курина на выставке в Vozdvizhenka Arts House
Аксинья Курина на выставке
в Vozdvizhenka Arts House

— А сейчас у меня вопрос к Ксении. Так с чего же всё началось?

К. Г.: С моих «дневниковых этюдов» — изображений гибнущих домов, которые я делала не маслом, как обычно, а акварелью. Стала выкладывать их на своей страничке в Фейсбуке и неожиданно получила много откликов. Люди прекрасно знали эти дома, они вроде бы не увидели ничего нового или неожиданного, но перед ними была уже не «голая бесстрастная правда», а нечто другое, что можно назвать художественной документацией.

— Получившей, что очень важно, эмоциональную окраску… Ведь это не фотография, это личностный и достаточно сентиментальный взгляд. Вы сразу планировали делать «киевскую серию»?

К. Г.: Нет, но тема разрушающихся объектов уже была. Я рисовала старую синагогу в Мариуполе, заброшенный санаторий в Рай-Еленовке под Харьковом, в Виннице нашла остатки бункера, в котором, якобы, был Гитлер. А может это только легенда… Потом, когда мы стали обдумывать проект выставки, собрала серию с изображением киевских домов. Получился такой вот визуальный каталог видов и типов киевской архитектурной руины. Это взгляд наблюдателя, почти философа, который видит процесс разрушения знакомых и любимых с детства строений и понимает, что в какой‑то момент они могут вовсе исчезнуть, а на их месте появится что‑то другое — незнакомое и чуждое тебе и городу… Я затронула эту тему, потому что она волнует меня и волнует общество. Это социально ориентированный проект и социально ориентированное искусство, которое требует осмысления реальности и определённой жизненной позиции.

Ксения Гнилицкая на выставке в Vozdvizhenka Arts House
Ксения Гнилицкая на выставке
в Vozdvizhenka Arts House

— Дома, попавшие в ваш «каталог», созданы в разные эпохи и в разных стилях. Интересно вам было как художнику работать с этим материалом, воспроизводить архитектурные элементы, скульптурный декор? Ведь «портрет дома» должен был получиться достаточно точным?

К. Г.: Иногда мне всё это напоминало вышивание… На самом деле важно было правильно взять пропорции и решить, что в этом доме наиболее интересно зрителю, за что он мог бы зацепиться. Лучше всего работает контраст прекрасной старины и развороченного мусорника рядом. Возникает ощущение попранных ценностей, которые сразу же хочется забрать и защитить.

Невозможно не обращать внимания на руко­творную красоту. В искусстве она, конечно, и сейчас присутствует, но мысленно я опиралась на другое время — на XIX век, когда выпускники Академии художеств ездили пенсионерами в Италию. То есть моя внутренняя ссылка базировалась на классическом моменте и, возможно, это помогло не впасть в депрессию. А наша реальность такова, что евроремонтным декорированием фасада тут не обойдёшься — требуется полное внутреннее обновление.

А. К.: К вопросу о рукотворности: мы живём в эпоху перепроизводства, в том числе фотографий. Существуют тысячи тиражированных снимков с видами Киева, и все они такие «открыточные». А здесь совсем другое, то, чего давно никто не делал… В своё время, когда появилось кино, незаметное стало зримым, и люди по‑другому увидели какие‑то банальные повседневные вещи. В данном случае графика проявила то, чего мы не замечали.

К. Гнилицкая. Ярославская, 8. Из серии «Стратиграфия». 2016. Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см
К. Гнилицкая. Ярославская, 8. Из серии «Стратиграфия». 2016. Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см

Что касается социального компонента, то есть такая фраза: «Архитектура — это застывшая музыка». Я бы сказала иначе: «Архитектура — это застывшая политика». Потому что все эти разрушающиеся памятники архитектуры являются следствием политических отношений, сложившихся здесь за последние четверть века. Совершенно другой тип отношений покажет вам, например, прогулка по Вене: австрийцы заботятся о своём архитектурном наследии и никакие «законы рынка» не испортили облик города. Знаете, это только иллюзия, что культуру можно легко импортировать в любые отношения, и что рынок — это саморегулируемая вещь. Люди, которые инвестируют сейчас в недвижимость и радуются тому, что на месте снесённого старого дома можно поставить высотку, видят не более чем на два года вперёд. А если бы они мыслили другими категориями, то понимали бы, что, сохранив город таким, каким он был 25 лет назад, и они, и все мы выиграли бы от туризма.

Нужно постараться найти выход из этой ситуации. Понимаю, что существует определённый конфликт интересов, но в некоторых вещах достаточно выслушать разные стороны и выработать какое‑то приемлемое решение. Я не говорю, что это простой путь. Коммуникация, тем более по изменению законодательства, крайне тяжела. И дело не только в том, что у людей разное виденье — у нас нет культуры диалога, а есть «культура волюнтаризма», стремление во что бы то ни стало навязать свою волю. Однако другого пути кроме диалога я не вижу. Хотя даже первая дискуссия в нашем проекте показала, насколько трудно наладить общение между людьми, стоящими отнюдь не по разные стороны баррикад.

— То есть нет единства даже в среде защитников города?

А. К.: Да, потому что здесь тоже образовались группы, которым достаточно сложно понять друг друга. Есть представители старшего поколения, не сумевшие встроиться в постсоветскую систему отношений. У них нет денег, но осталась память о том, что нужно заботиться не только о своём, но и об общем. Эти люди фактически были лишены права голоса все 25 лет независимости, и понятно, что они бывают излишне эмоциональны. Им трудно смириться с тем, что в каком‑то историческом здании разместили ресторан или гостиницу, и они пытаются, как могут, противостоять этому. Есть группы активистов из бизнес-среды, которые активизировались после Майдана, потому что им казалось, что они могут что‑то изменить, что от них что‑то зависит. Ещё одна группа — специалисты, которые получили хорошее образование и имеют опыт сохранения памятников.

К. Гнилицкая. Гончара, 60 (Усадьба Лапинского). Из серии «Стратиграфия». 2016. Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см
К. Гнилицкая. Гончара, 60 (Усадьба Лапинского). Из серии «Стратиграфия». 2016. Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см

— Вы уже несколько раз сравнивали киевскую ситуацию с тем, что происходит в Вене. Столь же бережное отношение к архитектурному наследию можно видеть и в других странах Европы. Но это не свидетельствует о том, что есть хорошие или плохие капиталисты, хорошие или плохие активисты. Всё это лишь подтверждает тот факт, что функции государства не могут подменить ни собственники, ни волонтёры.

А. К.: Я бы не списывала всё на государство. Просто в других странах действует негласный общественный договор. Если вы можете уйти из дома, не заперев дверь на ключ, чья это заслуга?

— Я бы сказала, что заслуга государства.

А. К.: И всё‑таки не все отношения регулируются государством или рынком. Есть историческая память, есть культурные традиции. На Западе и сейчас, и сто лет назад относились к собственности как к чему‑то такому, о чём нужно заботиться, поскольку ты должен передать её другому. У нас сейчас тоже многое меняется: люди понимают, что такое капитализация, интересуются тем, как решаются волнующие их вопросы на Западе, учатся за границей… Им есть что обсуждать, просто трудно найти форму, которая бы всех устроила. Но пробовать, безусловно, нужно…
Я не раз сталкивалась с тем, что «олдскульные» архитекторы недоброжелательно относятся к активистам, потому что сомневаются в их компетенции. И это вроде бы можно понять, но история ХХ века даёт немало примеров, когда деятельность активистов приводила к положительным изменениям, потому что в процессе борьбы эти люди приобретали новые компетенции.

К. Гнилицкая. Большая Житомирская, 32 (Дом со змеями). Из серии «Стратиграфия». 2016. Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см
К. Гнилицкая. Большая Житомирская, 32 (Дом со змеями). Из серии «Стратиграфия». 2016. Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см

К. Г.: Думаю, что разрушение архитектурных памятников — это не только наша проблема. В Риге я говорила с человеком, который в 90‑е годы собирал выброшенное из домов старое дерево — многие ведь тогда стремились заменить его на пластик. А потом он этим деревом отремонтировал церковь… Через какое‑то время все спохватились и стали снова беречь выдержанное временем…

А. К.: В Литве, насколько я знаю, вообще запрещено менять внешний вид зданий. Там очень консервативное законодательство.

— Мой папа живёт в Германии, причём не в центре города и не в историческом здании, но он всё равно не имеет права повесить спутниковую антенну, потому что она нарушает фасад.

К. Г.: Мне кажется, что наш проект был бы очень хорош на харьковском материале. В Киеве ведь достаточно местечковая архитектура, одни доходные дома по сути. Хотелось бы продолжить его в каких‑то других местах…
Для меня участие в проекте интересно по разным причинам. В последнее время как художник я оказалась в некоем вакууме: с кем‑то работать тяжело, с кем‑то не хочется. Знаете, когда проект делается только для того, чтобы выпить шампанского или отмыть деньги… А когда я сижу со своим блокнотом, то чувствую себя абсолютно независимой. Это моя форма протеста… Нужно отсоединиться от времени, отсоединиться от быта, который тебя постоянно провоцирует жить от дедлайна до дедлайна и делать какие‑то проекты сомнительного качества. К сожалению, наша выставка тоже перенеслась на месяц раньше, и мы вынуждены были гнать. А хотелось работать спокойно — в идеальном социализме, без времени.

К. Гнилицкая. Вознесенский спуск, 22. Из серии «Стратиграфия». 2015. Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см
К. Гнилицкая. Вознесенский спуск, 22. Из серии «Стратиграфия». 2015. Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см

— Это вечная мечта всех, но вы взялись за такую тему, которая в принципе спокойствия не обещала… В этом проекте есть очень интересный момент: мы привыкли к тому, что современное искусство провокативно и эта провокация облечена в какую‑то экстремальную форму. А Ксеньины работы очень гармоничные, почти классические, навевающие умиротворение. И тем не менее они спровоцировали такой мощный социальный отклик.

А. К.: Поэтому и нужно стараться выходить за границы стереотипов, если мы говорим об искусстве.

— А как появилось название проекта?

К. Г.: Честно говоря, его придумал мой муж, археолог по образованию. Я использовала этот термин, чтобы показать, что рисую слои реальности.

— По сути, вы исследуете культурные слои…

К. Г.: Были и другие варианты названий. «Руйнація», например. Это слово отсылает к периоду Руины в украинской истории. Но получалось уж очень грустно…
Все эти заброшенные дома похожи на странные обрывки реальности. Такие острова запустения можно найти повсюду: старинное депо на Лукьяновке или неработающий пивзавод на Московской площади. По нему сразу видно, что не работает, потому что с фасада сняли икону…

— Помните советский фильм «По семейным обстоятельствам» и эпизод, в котором героиня Ханаевой говорит: «Николаша, иди рисуй Дом­никовку, потому что её скоро снесут». Вы уже поняли, о чём я хочу спросить?

К. Г.: У меня, кстати, с одним объектом именно так и произошло… Конечно, в чём‑то мы с этим художником похожи. Но графика сама по себе не очень прибыльное дело. Для меня здесь важнее момент независимости.

— Вы не планируете сделать какую‑то живописную серию по итогам?

К. Г.: Была проба в Шаргороде — двухметровая картина с изображением синагоги, в которой в советское время разместили сокоморсовый завод. Теперь там всё пропахло запахом кислых ягод… Так что картины есть. Но для широкого распространения в медиа живопись не очень подходит, потому что она, на мой взгляд, не терпит цифровой передачи. А с графикой такого конфликта не возникает. Поэтому продолжаю рисовать акварелью.

Беседовала Анна Шерман

К. Гнилицкая. Ярославов вал, 1 (Дом барона). Из серии «Стратиграфия». 2016. Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см
К. Гнилицкая. Ярославов вал, 1 (Дом барона). Из серии «Стратиграфия». 2016. Б., акварель, тушь. 35,5 × 27,5 см